Тигровый, черный, золотой

– Не пустила бы, – согласился Сергей. – Видела бы ты лицо Колесникова, когда Макар отрыл картины… Столько усилий! Такая схема! Затащить девушку в подвал, заманить Акимова, оглушить Акимова… А изумруды все это время были рядом – только руку протяни.

Он украдкой сунул Цыгану под столом кусок теплой картофелины. Маша сделала вид, что ничего не заметила.

– Вы уже виделись с Бурмистровым? – спросила она.

– Завтра Макар поедет к нему с отчетом. Дергать клиента в час ночи с известием, что на его тиграх теперь скачут голые бабы… Ты представляешь, как он озвереет?

– А ты, значит, не поедешь, – скептически сказала Маша.

– Я – нет. – Он сгреб ее в охапку. – Я буду валяться в постели с женой до полудня, а потом стану жрать пиццу перед телевизором, в трусах и с бутылочкой пива! Такой пока план.

– Бросишь Макара одного в тяжелую минуту?

– Брошу, не сомневайся! – заверил Бабкин. – Пусть расплачивается за свое мозгоклюйство с именем для ребенка.

Однако наутро все вышло не так, как планировал Сергей.

Его разбудил телефонный звонок от Илюшина. Он продрал глаза, взглянул на экран: восемь утра.

– Макар, что случилось?

– Мне позвонил наш клиент с неожиданным объявлением. – Макар был отвратительно бодр и, кажется, веселился.

– Бурмистров? С каким?

– Он не будет нам платить. Ничего сверх того, что уже заплачено.

– Это еще почему? – рыкнул Бабкин. Рядом сонно приподняла голову жена, и он погладил ее по плечу: спи, все в порядке. Вылез из постели, протопал на кухню, закрыл за собой дверь и повторил: – С какой стати? Картины найдены, ему их возвратят, когда закончится следствие по делу Колесникова…

Короткий смешок.

– Потому что нас опередили, мой сонный друг!

Бабкин налил себе воды, выпил залпом.

– Теряюсь в догадках, – мрачно сказал он.

– Не буду тебя мучить. Это сделала Голубцова.

– Что сделала Голубцова? – Сергей потер глаза и отпил еще глоток.

– Вчера вечером она явилась к Бурмистрову и заложила ему всех остальных.

Бабкин от неожиданности поперхнулся водой. Он долго кашлял, потом оттирал окно, и все это время Макар терпеливо ждал.

– Что это значит? – выдавил Бабкин, придя в себя. – Как это «заложила»?

– Сдала ему всех пятерых, – объяснил Илюшин. – Сообщила, что была втянута в преступный сговор под сильным давлением, что она не виновата, ее обольстили, обманули и угрожали и только страх перед местью негодяев, составляющих, между прочим, большинство в союзе, не позволял ей раньше во всем признаться. Но отныне она не в силах терпеть и падает в ноги Бурмистрову с мольбой простить ее и воздать по заслугам всем остальным. Рассказала, как все было: что Ломовцев малевал безобразные рисунки поверх его шедевров, а остальные хохотали и давали советы, а поутру, испугавшись гнева всесильного Игоря Матвеевича, реализовали злодейский план. Ульяшин подкупил сторожа, сторож открыл дверь, Касатый вынес картины Ломовцева, вместе они отвезли «Тигров» и «Барса» в подвал Клюшниковой, а Куприянова их всех покрывала. Вот такой заговор! Но лично она, Голубцова, клянется ему в преданности и присягает на верность.

– А про Кулешову-то она умолчала, – пробормотал потрясенный Бабкин.

– Побоялась ссориться с музейщиками.

– Бездны…

– Что ты там бормочешь?

– Я говорю, Мартынова нас предостерегала… Но я не ожидал, что она окажется до такой степени права! Интересно, что сказал на это Бурмистров? Простил и наградил?

– Чего не знаю, того не знаю. Мне он объявил, что расторгает договор, потому что в наших услугах больше нет смысла. Он сам раскрыл кражу и нашел картины!

– Ты сказал ему про Колесникова?

– В двух словах. Но после сообщения о том, что его картины нужны были Ясинскому только потому, что тот планировал перевести в них контрабандой изумруды, Бурмистров повесил трубку.

– Что ты собираешься с этим делать? – спросил Бабкин, помолчав.

– Ничего. – Он буквально увидел, как Илюшин пожимает плечами. – Половину суммы он заплатил, а это, честно говоря, вдвое больше, чем мы могли бы получить. Пусть наслаждается своими обретенными «Тиграми».

Бабкин неожиданно рассердился. Он редко выходил из себя, но сейчас, стоя на холодном полу, вспомнил, как выбивал накануне дверь в подвал, где кричала девушка, как они носились по всему городу, без конца опрашивая врущих художников, как он додумался сопоставить размеры украденных холстов, а Илюшин терпеливо разматывал ниточку, тянущуюся от ювелира, пока не вышел на изумрудное колье, – и в нем поднялся гнев против Бурмистрова.

– А давай его, может, прижмем? – задумчиво сказал он. – Способы-то имеются.

Макар засмеялся:

– Художники пробуждают в тебе звериное начало. Одного Ломовцева уже недостаточно? Руки чешутся взяться за Бурмистрова? Довел он тебя до судорог оскорбленного самолюбия?

– Иди на фиг! – быстро сказал Бабкин, которому одного упоминания о Ломовцеве было достаточно, чтобы закончить разговор.

– Маше привет, – сказал Илюшин, посмеиваясь.

Сергей вернулся в комнату, едва не наступив на спящего пса, и нырнул под одеяло.

– Что там случилось? Все хорошо? – пробормотала Маша сквозь сон.

– Все отлично, – заверил Бабкин.