Тихие обители. Рассказы о святынях

Тотчас после отхода парохода мы забрались на верхнюю палубу, значившуюся, по объявлению, только для пассажиров первого класса. А мы имели лишь второклассные билеты; да и то, признаться, зря лишь деньги истратили: в третьем – почти все равно. Вместе с нами забрались и третьеклассники – человек пять, и лишь один имел законное право на верхнюю палубу.

Но неравенство финансового положения не препятствовало «зайцам». Один из третьеклассников – несколько подвыпивший, с красной, видимо спившейся физиономией, оказался порядочным остряком, что и выказывал перед верхнепалубной публикой. Видимо, он чувствовал себя здесь полнейшим хозяином.

– Вы чем занимаетесь? – спрашивает наш остряк у собеседника, лукаво щурясь и играя то глазами, то губами, то вдруг насупившись, как отставной философ.

– Торгуем мучными товарами! – отрывисто отвечает тот, видимо недовольный, к тому же психически больной, как оказалось после.

– Татарами? Скажите, пожалуйста?! Почем же с пуда? – перевирает остряк.

– Товарами, а не татарами-с! – в раздражении обрывает больной. – Нужно слушать, а не глазами хлопать!

– Лопать? Да пожалуй, пора и лопать! Шурка! – обращается герой к товарищу, – пойдем лопать!

– Болван!.. – отрезает взбешенный собеседник.

«Болван», ничуть не сконфузившись, на минуту замолкает, чтобы, собравшись с новыми силами, продолжать изводить нервного больного и потешать себя и публику удачными, хотя подчас и глупыми рифмами…

А пароход в это время знай себе бежал вверх.

…Вот плывут мимо нас фабрики, заводы. Вот Невский судостроительный, вот чистенькая карточная фабрика, а там весь в дыму черный Обуховский завод… С левой стороны появились уже леса, луга. Пароход долго просвистал и красиво загнул за угол Невы. Город и пригороды кончились… Картина сразу изменилась: как будто из прокопченного города вас перебросили в поволжскую родную обстановку…

Остряк с товарищами спускался несколько раз вниз и возвращался все веселей. Дело становилось подозрительно. Вдруг, я замечаю, – летит за борт пивная бутылка. Недоумеваю. Через несколько времени в другом конце мелькает в воздухе пустая «сороковка». В это время на палубу вышел один подвыпивший пассажир.

– Понимаешь, Шурка, – говорил он своему товарищу, – какая штука? Монах внизу говорит: покажите свою корзинку. Я ему развязал. Ну, известно, водки уж не нашел. Я ему и говорю: а ну-ка, отец, завяжи теперича, я развязывал, тебе завязывать. И что же? Понимаешь? Завязал! Гмм! Я ему там и говорю: завяжи-ка! Ну и ни слова, значит, не говоря, – завязал! Вот, братец ты мой, как!

И довольный своим ухарством и мнимой победой, он торжественно закурил папиросу.

Ладожское озеро. Валаамский монастырь. Фото Einar Erici, 1930

Оказалось, что на пароходе всячески преследуется вино, вероятно, из опасения за самих же пассажиров. Если же у кого найдут неиспользованные еще бутылки, – то конфискуют до обратного возвращения в Санкт-Петербург. Но обычно это не удается. Втихомолку, украдкой выпивается драгоценная влага, а ненужная посуда летит за борт, провожаемая благодарным взглядом.

…А пароход все шумит винтами. Вот проехали и Невские небольшие пороги, отличающиеся от обычного течения лишь большей быстротой да незначительным уклоном воды, видимым для простого глаза. Затем – Екатерининский дворец и около него прозаический кирпичный завод. Еще дальше – Потемкинская дача на чудном местоположении… Недалеко уже и Шлиссельбург.

Шлиссельбург. Соборный комплекс. Фото В. Муратова

Мы решили подумать об обеде. Желудки давали себя знать. А с собой ничего не взяли. Пришлось заказывать какую-то селянку, покупать белого хлеба и прочее. Все это страшно дорого.

Около двух часов дня мы опять вышли на палубу. Еще немного, и перед нами Шлиссельбург. К нашему пароходу подъехал таможенный чиновник и вскоре отъехал. Мы двинулись дальше. Вот вам и Ладожское озеро.