Тихие воды

В горле пересохло. Черепахи шептались, мысленно шептались, они думали одинаково и одновременно, за столько лет научились, и Ада будто слышала, что они говорят друг другу на тайном, телепатичском черепашьем языке – что женщина права, что сама Ада уже постарела, что она не так свежа, не так искренна, как была когда-то. Что ее страстные слова уже не так легко срываются с губ, что из глаз исчез прежний блеск. Что нет в ней ни веры, ни сил, а значит, судьба ее – второстепенные роли стареющих мамаш во второсортных фильмах, и некому было ее защитить, некому было прийти на помощь. Раньше ее охраняло имя президента, а теперь…а теперь она вдруг почувствовала, как сильно зависела от этого человека, и как много потеряла с его смертью. Арфов молчал, Ада сжалась а своем стуле, чувствуя себя, действительно, недостаточно юной, недостаточно страстной. И самое смешное, она была уверена, что ее последний фильм ничуть не хуже предыдущего, а точнее, ничем не отличается от него. Но изменился мир, ушел покровитель, и все стало другим.

Ее пробрал холод, и она поежилась, закутываясь в пальто плотнее, и рука скользнула в карман, нащупав сегодняшнюю утреннюю газету, и вдруг она поняла, что происходит, словно дешевая бумага подсказала ей ключ. Ей нужно было срочно доказать, что она не устаревает, что у нее еще будут покровители, что она верна, сильна, лояльна. Это фотография придала ей сил, и, прежде чем заговорить, она прикрыла глаза, прощаясь. То, что было поставлено на карту, важнее ее воздушных замков, то, о чем шла речь, стоило того, чтобы терпеть Диму, да и не только Диму, кого угодно в своей постели. Но как же больно было самой, собственными руками разрушать последнюю преграду. Она надеялась умаслить Илью, глупая. Теперь это будет бесполезно, но…оно того стоит.

– Да, я думаю… я была очень расстроена в последний месяц, на съемках не могла собраться, – это было ложью, ложью, ложью, но она прибавила во взгляд покаяния, прибавила трогательности в голос. Играла, как никогда на экране, играла хорошо. – Мой жених, он работал одним из ассистентов лечащего врача первого президента, как-то обмолвился, что здоровье нашего дорогого лидера не так блестяще. И я предалась постыдному унынию. Я сознаю свою ошибку сейчас и думаю, я могла бы все исправить, пересняться, если…

– Ваш жених, – неопределенно протянула женщина, и Ада подняла на нее глаза, пытаясь вызывать симпатию. Бесполезно, конечно. – Мы не слышали ничего о вашей помолвке.

– Да, мы хотели проверить свои чувства и не афишировали, но вчерашний вечер… – Внутри загудели трубы, забили барабаны, внутри рвалось и рвалось ее искреннее чувство, неоформленное, как зародыш, которого еще не назовешь даже ребенком, просто комочек, но уже почти живой. Оно мучилось там, внутри, корчилось, преданное, то, что могло бы стать чем-то таким всеобъемлющим, таким живым, если бы дать ему вырасти, чистое-чистое, какого, она вдруг поняла, она никогда не испытывала. Ее глупая романтичность была с ней все эти годы, и теперь так больно убивать собственными руками мечту. Но мечта о рыцарях и реальность – эти вещи в жизни Ады никогда не хотели идти рука об руку, нужно было выбирать. – Вчера он проявил себя настоящим героем, вы знаете, я же была на балконе, очень близко и… – Она чуть закатала рукав, показывая порез, который сегодня выглядел совсем шуточным, но она же была знаменита своей эксцентричностью, пусть репутация поработает на нее. – И мы решили объявить об этом официально. Знаете, несмотря ни на что, мне кажется, это самый счастливый день моей жизни, и я с оптимизмом смотрю в будущее, – все было в порядке, она попала в струю, забытые слова вернулись к ней, и эту чушь она могла нести часами, и глаза, как по команде, заблестели, улыбка тронула губы, спина выпрямилась. И даже Ада не знала точно, что этот блеск в глазах – счастье или слезы.

Комиссия взяла перерыв для того, чтобы обсудить ситуацию.

Она курила, глядя в окно на пустой, бело-стальной город в полуденном свете. Слезы тихо текли по щекам, и Арфов, остановившийся за ее спиной, молчал. Ей было все равно.

– Теперь все, да? – Наконец, не выдеражала она. Странно, как все меняется, еще вчера она думала, что Дима вполне ей подходит, дразнила им Илью, а теперь чувствовала, будто совершила самую страшную ошибку в своей жизни. И он, и мысли о нем были невыносимы. Выйти замуж после того, что случилось с Вельдом, было само по себе тяжело. Но невозможность потом развестись – она уже проходила через это – пугала в тысячу раз сильнее. Придется заводить детей, придется с ним жить – и навеки она в этой ловушке, пока не состарится настолько, что всем будет все равно. Но ведь и ей будет все равно, и как это жутко – именно сейчас.

– Успокойся. Пока ничего не произошло, жених еще не муж, и все может обойтись. Но ты молодец. Даже я лучше не придумал бы, а так у них аргументов не осталось, влюбленная женщина по определению полна энтузиазма, а Дима еще и известен тем, как хорошо к нему относится Сайровский, так что тут тоже все…