Тихие воды

«Ты сама этого хотела, помнишь, ты сама этого добивалась?» – годы, как оказалось, ничего не изменили, и они все еще могли читать мысли друг друга, поддерживая ничего не значащий, светский разговор и поглаживать руки своих кавалеров, одного окольцованного, другого – пока нет. Майя презрительно кривилась, но Ада знала, что права. Тогда, много лет назад, это Майя затеяла нечестную игру, это Майя принялась обольщать их агента.

Когда они пришли к нему вместе и с обеими он согласился работать, он первое время не разделял их, настолько они казались подходящими друг другу, сыгранными не общими работами, а ролями подруг, которые давались им так естественно. Он не выделял ни из них, Ада чувствовала это очень хорошо, общался с ними подчеркнуто вежливо и, действительно, не пытался, по старомодному выражению ее дяди, воспользоваться их доверием. Он просто искал для них фильм.

И однажды, случилось, запускалась новая картина, но вот беда, нужна была только одна актриса, молодая и яркая, и, хотя роль, которая была совсем небольшой в первоначальном сценарии, не представляла собой ничего выдающегося, она все же прокладывала дорогу в кинематограф, не через постель, не через порнографию. Неделями Майя и Ада атаковали Илью вопросом, кого из них он предпочтет, не впрямую, конечно, но он декодировал их зашифрованные взгляды, распутывал завуалированные намеки и все тянул, тянул с ответом. Сценарий чем-то не понравился комиссии, его переписывали, Арфов молчал, хотя они обе точно знали, что у него есть определенные договоренности на их счет, что одна из них непременно – если, конечно, на очередном этапе переработки сценария роль не вырежут полностью, – будет играть. Но кто? Блондинка с ее ледяным лицом, темными глазами лани и породой, читавшейся в каждом жесте? Брюнетка с копной каштановых волос, к которым так пойдет черно-алая гамма планировавшегося фильма? Они обе, он понял это сразу, справились бы с его заданием, каждая по-своему, но обе, безусловно, успешно. Одна привнесла бы в фильм сдержанного интеллекта, другая эмоциональной сексуальности, но и тот и другой вариант мог оказаться выигрышным. И тогда Майя совершила ошибку.

Ада видела, как зарождалась эта связь, как подруга, не объявив войны, не предупредив ее, начала играть свою звездную роль, ту, которой суждено было стать ее последней. Майя тоже умела смотреть с поволокой, тоже умела улыбаться не заискивающе, как они привыкли, а тепло, сердечно. И она обрушила всю силу своего обаяния на Илью Арфова, невысокого, смешного человека, не обласканного особенным вниманием женщин, за исключением его собственных начинающих актрис. На несчастного Илью Арфова, полнеющего, лысеющего, умного и одинокого, как перст. Кусая от злости губы, бессильно, Ада смотрела, как Майя подвигала локоть ближе к его локтю, поворачивала голое колено куда-то в сторону его паха, как она стремилась сесть непременно рядом с ним. А ведь ради этого, ей, Аде пришлось идти к дяде, пришлось унижаться, и разве не договаривались они – не вслух, конечно, но внутренне, как только умеют женщины, разве не создавали они женскую дружбу, ведьминский союз, чтобы выиграть вместе или вместе же проиграть? И можно было бы попробовать вступить в эту игру, можно было начать те же пассы, что подруга, но время было упущено – Илья уже розовел, когда Майя входила в комнату, уже искал ее глазами – да и собственные принципы держали закованной не хуже средневековой брони. Но она помнила слова своего дяди, верила ему. Ада оставалась корректной, дружелюбной, лишенной какого бы то ни было интереса к Илье, как к мужчине.

Вскоре Майя и Илья уже могли часами болтать на веранде, потягивая коктейли, о них поползли слухи, и как-то незаметно они стали уходить вместе вечером, приезжать вместе утром, а проклятый сценарий все переписывали и переписывали, и Ада теряла последнюю надежду, что когда-нибудь она станет актрисой. Майя завладела телом, сердцем и кошельком их агента, он серьезно влюбился в нее, но зачем-то все тянул с ответом, все не решался назвать имя, и, не сдержавшись, Майя принялась давить.