Тихие воды

Он умер – да-да, умер! – потому что она кинулась к нему, как кидаются в пропасть, потому что они не подходили друг другу, потому что ее горе подпитывало его тягу к саморазрушению, и, может быть, не стань она его женой, он бы не стал стрелять, он бы не решился покончить с собой, может быть, он смог бы прийти в себя и стать тем, кем должен был. И все не пошло бы кувырком, если бы не оказался этот ангелоподобный юноша гомосексуалистом, если бы не открылось все накануне свадьбы и не грянул скандал, так почему же столько лет призрак погибшего мужа приходит к ней, а не к тому, с кого началась эта цепочка бедствий? И она, озлобленная, пожелала Давиду, где бы он ни находился, кошмаров, самых страшных снов, самых страшных бед. Но видимо, он, где бы он ни находился, пожелал ей того же. Потому что в эту ночь, впервые с того вечера в ресторане, ее кошмары пришли к ней. И она была им рада, как старым, любимым друзьям.

***

Ада словно перерождалась. И перерождалась страна, опаленный феникс, возникающий из пепла. Спустя почти месяц проверок, арестов, допросов и пустых новостей, был снят режим Особой Бдительности и комендантский час стал начинаться позже. Постепенно до городов добирались амнистированные, и их иногда можно было видеть на улицах – странных людей с затравленными глазами, посеревшей кожей, худых, но казавшихся неожиданно сильными. Они были согласны на любую работу и вели себя так скромно, что, казалось, всем своим видом доказывали, что наказания в Объединенной Евразии действительно способствуют перевоспитанию даже самых закоренелых преступников.

Ада решила бороться. Оказалось, она жить не может без своих бессонных ночей, без своих милых призраков, любивших ее, принадлежавших ей и только ей, и стоило им умолкнуть, как она впала в спячку, но теперь они вернулись, и у нее снова появились силы убегать от них, бежать быстрее ветра, сражаться со всем остальным миром. Возможно, она сходила с ума, как когда-то ее мать, но, в любом случае, это безумие было знакомым, привычным и оно позволяло жить, а не прозябать. Она с трудом представляла себе, чего она добивается, но знала точно, пока этот адреналин гонит ее вперед, она не остановится, не опустит рук и не позволит какому-то самодовольному выскочке, по ошибке ставшему ее женихом, пребывать в сытой уверенности, что теперь все будет хорошо. С этой новой энергией, подпитываемой ненавистью и страхом, она ожила, и в два счета разделалась с проклятым монологом, с промо-акциями, с рекламными съемками, с повторной комиссией, со всем, что стояло у нее на пути. Она снова пила, снова скандалила, закатывали Диме истерики, а Арфова настраивала против его непотопляемой секретарши, не потому что действительно опасалась ее, а просто для развлечения. Когда фильм, наконец, отправился на финальный монтаж, и были розданы все интервью, сфотографированы все ее улыбки и все костюмы, поцелованы все партнеры по фильму, которых стоило целовать, заказаны все платья, которые хотелось заказать к лету, выпит весь кофе, прочитаны все новые сценарии и отклонены – все, она поняла, что ей чего-то не хватает. Помолвка прошла довольно скромно, и счастливо улыбаясь с фотографий, позволяя руке Димы обвивать ее талию, откидывая голову назад и заливисто смеясь, она твердо знала, что никакой свадьбы не будет. Пусть, сейчас она и не могла ничего сделать – пока не найдет новых покровителей, пока не обезопасит себя, она готова была притворяться счастливой, но никогда не войдет она в храм, никогда не скажет «да» этому человеку, и, целуя его, она почти до крови кусала его губы, и ласково проводя по его щеке, думала – как же ты жалок, как же я тебя ненавижу.