Тихий домик. Из партизанского дневника

— Переведите ему, что об этом мне уже говорили, — сказала Рыжеволова переводчику.

— Что вам говорили? — спросил Шрейдер. — От вас требовали, вам приказывали!.. А я пришел разбудить вашу педагогическую совесть…

— Пусть этот негодяй немедленно отсюда уйдет, — сказала Рыжеволова переводчику. — Все равно я не буду ни слушать, что он говорит, ни отвечать…

— Нет, нет! — запротестовал Шрейдер, когда переводчик перевел ему слова Рыжеволовой. — Я педагог! Я воспитал немало хороших немцев…

— Воспитатель убийц и насильников не может называть себя педагогом. Нет такой педагогики на земле!..

Больше Рыжеволова ничего не сказала, сколько Шрейдер ни пытался с ней заговорить. В конце концов Шрейдер заорал:

— Они расстреляют и вас, и всех детей!..

Рыжеволова молчала.

Шрейдер вышел из камеры и сказал переводчику:

— Я бы ее пристрелил сейчас же!

— Ничего. Пусть помучается… — ответил переводчик.

* * *

Выслушав Шрейдера, Кох несколько раз прошелся по кабинету и сказал:

— Ну что ж, начнем, пожалуй, главный эксперимент… Кстати, гости уже прибыли, — он увидел в окно, что из «оппель-капитана» вылезали офицеры. — Полковник Зикфрид! Я так и знал… Фюрер как-то про него сказал: «У Зикфрида сердце голодного льва».

Зикфрид вошел в сопровождении четырех офицеров. Прозвучали приветствия, и Зикфрид, улыбаясь, подошел к Коху.

— Рад вас видеть, дорогой друг! И слышал, вас можно поздравить… Вы задержали опасного партизана!

— Да. Он сидит у меня в камере, — самодовольно ответил Кох.

— Он уже стал говорить?

— Я думаю, вы будете свидетелем этого…

— Как, — он заговорит?

— Вот именно…

— Это очень интересно, — Зикфрид потер руки. — Расскажите хотя бы вкратце о вашем методе… Вы воздействуете электричеством?..

— Телесные пытки лишь вырабатывают у них «душевный иммунитет» против боли. Они быстро впадают в состояние, при котором даже не реагируют на введение раскаленных игл под ногти…

— Так что же вы придумали, дорогой друг!..

— «Наглядные пособия»… да-да, «наглядные пособия», как в начальной школе… — Кох только теперь вспомнил, что Шрейдер в его кабинете.

— Да, господин полковник, — обратился он к Зикфриду. — Разрешите представить вам майора Шрейдера. Он из бывших штабных. По собственному желанию переведен сюда, в Россию, с целью изучения нравов славян…

— О-о… — Зикфрид поджал губы. — Ну и как?

— Делает успехи, — ответил Кох с иронией. — Арестовал русского мальчишку за то, что тот отказался есть немецкий шоколад…

— Ха-ха-ха!.. — громко рассмеялся Зикфрид, а за ним и вся его свита.

Шрейдер стоял мертвенно бледный, считая себя глубоко униженным.

— Ну, что ж, — пренебрежительно посмотрел на Шрейдера Зикфрид. — Это хорошо, что он здесь. Пусть изучает методы гестапо. Ему это поможет в изучении славянского характера… А еврейским характером вы не интересуетесь?

— А разве есть такой характер? — притворно удивился Кох.

Ха-ха-ха!.. — снова громко засмеялся Зикфрид. — Великолепно, мой друг, великолепно!.. Вот вы немного и развеселили старика… Но ведь самое интересное — это ваш метод. Как вы заставите говорить этого партизана?.. Может быть, вы хоть кратко опишите нам свой метод…

Кох кивнул.

— Итак, я уже сказал, что этот метод заключается в «наглядных пособиях»… У меня в камере сидят трое детей и их воспитательница, которая, по точным сведениям моего агента, поддерживала через Сташенко связь с партизанами. Не исключена возможность, что она специально была заслана в детдом партизанами… Кроме того, у нас есть еще группа детей из этого детского дома. Наконец, у нас есть брат Сташенко, отец Сташенко, мать Сташенко… Остальное вы сами скоро увидите…

* * *

Их впервые за все время заключения вдруг соединили вместе: Володю, Сашу, Васю и Рыжеволову. Дети кинулись к больной, избитой, но самой дорогой для них воспитательнице.

— Ну вот, ребята, мы и снова вместе! — сказала Рыжеволова. — Теперь я смогу рассказывать вам сказки…

И она начала вспоминать вслух сказку Гайдара о «Мальчише-Кибальчише».

Но тут вошел Бугайла. От него разило водкой.

— В последний раз советую, сознайтесь! — прохрипел он, еле ворочая языком, — а то приказано вас кончать… Особенно ты, учителка, подумай о них-то… Из-за тебя и их расстреляют…

А Рыжеволова продолжала сказку о «Мальчише-Кибальчише».

У-у, с-волота! — зашипел Бугайла. — Вставай со своими октябрятами, пойдем в подвал. Там и расстреляем…

Он рванул Рыжеволову за плечо и поставил на ноги.

— Идти-то можешь, учителка? А?..

…Заточили Мальчиша буржуины ненавистные в огромном каменном замке, — продолжала Рыжеволова рассказ и, опираясь на детей, медленно двинулась к выходу.

Ты что, с ума сошла, учителка? Бормочешь такое… — покачал Бугайла головой.

Подвал был каменный, большой, холодный и освещался тусклыми лампами.

В одном углу стоял стол, за которым сидели офицеры: Кох, Зикфрид, Шрейдер и другие. У входа вытянулись солдаты с автоматами.

В другом углу, напротив стола, стоял Сташенко.

Детей и Рыжеволову Бугайла повел к противоположной стене, так, чтобы их могли видеть и сидящие за столом, и Сташенко.