Тихий домик. Из партизанского дневника

— Ничего ты не знаешь, предатель! — крикнул Володя. — Все ты врешь, врешь, врешь!..

И тут Володя увидел, что последний кусок колбасы исчез в заросшем колючей щетиной рту Бугайлы.

И Володя стал смеяться; он так смеялся, что Бугайла поспешил выбежать из камеры.

* * *

— Лучше прикажите их расстрелять! — докладывал он в тот же день Коху. — Сил нету разговаривать с этими сволочатами…

— Стыдись! — закричал на него Кох. — Сил у него нету!.. А пьянствовать — силы есть?! То-то… Рано или поздно ты их все равно расстреляешь… А сейчас пытайся дознаться… Ну, прикинься, что жалеешь, мол, что стал полицаем; к своим, мол, к партизанам, хотел бы попасть… Ух, ты такая бестолочь, что тебе все подсказывать надо…

В тот день Бугайла впервые серьезно задумался над тем, что будет, если, и правда, он придет с покаянием к партизанам. Даруют ли ему жизнь? Ведь он немало ценного знает… Но ненависть ко всему советскому заставила ею перестать даже думать о возможности перехода к партизанам…

В камере, где находился Вася Попов, Бугайла вдруг опустился перед мальчиком на колени, и зашептал:

— Спаси меня, браточек! Я же полностью свой. Они, сволочи, под угрозой смерти меня служить себе заставляют… Ради нашего общего спасения скажи, где партизаны, как с ними связаться можно?.. Я бы к ним убег. И тебе, и твоим товарищам бежать бы помог… Вот истинная правда!..

— Я не знаю, где партизаны, — вздохнул Вася Попов. — Не знаю…

— Ужели тебе жить не хочется?.. Мы ведь много чего полезного можем партизанам принесть! А? Ну, говори, с кем связь держать надо…

— Отвяжитесь, — сказал Вася. — Я еще раз вам говорю — не знаю, где партизаны. Конечно, они есть всюду. От них никому не скрыться. Партизаны везде! Они невидимы и неуловимы! Если бы вы им были нужны, они вас давно сами взяли… Значит, вы им ни к чему, предатель…

— Гадина!.. — взбесился Бугайла. — Я к тебе по-хорошему, а ты смеяться…

В этот раз он бил Васю сапогами. И ушел, оставив его на полу без памяти…

Потом всех ребят по очереди стали вызывать в кабинет Коха. Там перед столом, за которым восседал Дох, стоял человек со связанными руками, в разорванной одежде, избитый, но с едва уловимой улыбкой непокоренного на лице.

И каждый из ребят, смотря на него, догадывался — это и есть партизан!.. Они хотели как можно лучше его запомнить и сохранить в своей памяти…

— Кто это?.. — обращаясь к мальчику, спрашивал Кох.

— Не знаю, — отвечал Володя Маленький.

— Я его впервые вижу, — сказал Вася Попов.

Саша пожал плечами.

— А вы их знаете? — спросил Кох у Сташенко.

Можете напрасно не мучить ни детей, ни меня, ни себя, сказал Сташенко. — Я ничего не знаю.

Сташенко медленно повернул голову. Он смотрел на детей с состраданием и подбадривающе

— Нет…

Я их расстреляю, если вы не заговорите! — закричал вдруг Кох. — Отвечайте!..

— Можете напрасно не мучить ни детей, ни меня, ни себя, — Сказал Сташенко. — Я ничего не знаю.

— Увести! — крикнул Кох…

Итак, Кох ничего не узнал. Кроме того, что Сташенко в его руках и что это он. Были арестованы отец и младший брат Сташенко. С ними Кох тоже собирался беседовать, но прежде он решил закончить дело с детьми и Рыжеволовой…

* * *

— С этой коммунисткой-педагогом должны вначале поговорить вы, как педагог и интеллигент… — продолжал Кох, обращаясь к Шрейдеру. — Постарайтесь опереться на ее любовь к детям; скажите, что от ее показаний зависит судьба всех детей в детском доме…

— Лучше я немедленно откажусь… — ответил Шрейдер. — Я полностью признаю себя побежденным. Вы превосходный специалист по русским делам. А что касается русского характера, здесь вы мастер…

— И все же я прошу вас побеседовать с Рыжеволовой, — настаивал Кох — Ради спасения детей эта женщина, быть может, что-нибудь и сболтнет…

Рыжеволова лежала на койке, избитая и опухшая. Лицо ее было желтым, и Шрейдер сначала подумал, что она мертва.

— Нет, она жива, — поняв недоумение Шрейдера; сказал переводчик. — Сейчас вы в этом убедитесь, господин комендант…

И действительно, Рыжеволова вдруг открыла глаза.

— Мерзавцы!.. — участливо сказал Шрейдер. — Эта неотесанная грубая солдатня! Не умеют обращаться с пленными интеллигентными людьми…

— Нет, — спокойно отозвалась Рыжеволова. — Надо мной так потрудился старый мой знакомый, вор-рецидивист Бугайла, которого мы, воспитатели, когда-то проморгали… И теперь волею судеб он стал убийцей и предателем.

— О, вы так строги! Я слышал о господине Бугайла совсем другие отзывы…

— Вы же сами только что назвали того, кто меня бил, мерзавцем…

— Я не мог подумать, чтобы Бугайла бил женщину… педагога… Кстати, коллега…

— Не смейте называть меня так! У вас руки в крови детей…

— Полноте, полноте!.. — смешался Шрейдер. — Я солдат, я педагог. И не путайте меня с теми, кто марает руки в крови…

— Бросьте! — резко сказала Рыжеволова. — Говорите, что вам нужно!

— Я пришел с гуманной целью…

— Так скажите прямо.

— Извольте… Положение сложилось так, что именно в ваших руках теперь судьба детского дома. От того, захотите ли вы говорить правду о партизанах или не захотите, будет зависеть жизнь и смерть детей…