— Это я уже слышал, — нетерпеливо перебил Кулагин, — нельзя было ее назначать. Она же настолько рассеянна, что иногда ищет свои очки, которые у нее на лбу сидят! Где уж ей проследить! — Он презрительно махнул рукой. — Счастье, что тетя Глаша вошла. Вы представляете, что было бы, если бы девчонка отравилась? Да с нас бы головы поснимали!
— Я учту. — Крупина потопталась на месте. — По-моему, следует отметить санитарку.
— Разумеется, — кивнул головой Кулагин, — пришлите ее, пожалуйста, ко мне.
— Правда, — Крупина замялась, — небольшой конфликт. Санитарка отказалась выполнить распоряжение старшей сестры…
— Это вы о покойнице?.. О той, с обширным инфарктом? — уточнил Кулагин, хмурясь.
— Да.
— Знаю. В общем, пришлите санитарку ко мне.
Только ушла Крупина, без стука ворвалась Богоявленская. Увидев ее, профессор мрачно кивнул на кресло:
— Садитесь, Елена Васильевна.
— Вы прочитали мою записку, профессор? — Елена сразу заметила, что Кулагин чем-то расстроен.
— Да, благодарю.
— Я ждала вас…
— Знаю.
— Что-нибудь случилось? — осторожно поинтересовалась Богоявленская.
— Ничего! — буркнул Кулагин.
В кабинет как-то боком вошла санитарка Глафира Степановна и в нерешительности остановилась на пороге.
— Чего ж ты встала? — строго сказал Кулагин. — Иди, матушка моя, иди, ближе иди! Садись.
— Не барыня, — отозвалась Глафира Степановна, — и здесь постою. Небось знаю, зачем вызвал.
— Очень хорошо, что знаешь, — удовлетворенно покивал Кулагин. — А если ты такая знающая, то скажи, матушка, почему же ты не выполнила указание старшей сестры и не вывезла из палаты покойницу?
— Она померла не в моей палате.
— А если бы в твоей?
Глафира Степановна низко опустила голову, когда же подняла на профессора глаза, в них блестели слезы.
— Не знаю… не знаю, Сергей Сергеевич, что такое творится со мной… Раньше нисколечко не боялась, а теперь боюсь!
И она громко всхлипнула. Кулагин кивнул Богоявленской на графин с водой, а сам подошел к санитарке, обнял ее за худенькие плечики, подвел к стулу, усадил, потом взял из руки Богоявленской стакан воды, протянул ей:
— Выпей, Глафира Степановна, и успокойся.
Санитарка пила воду осторожно, боясь накапать на блестящий паркет. Поставила стакан на журнальный столик и тяжко вздохнула:
— Как вспомню, что она только что живой была, со мной разговаривала, так у меня все из рук валится. Зиночку свою вспомнила.
Она снова всхлипнула и забормотала, уже не стесняясь и не скрывая своих слез:
— Хоть беги… Наверное, старая стала. Ты посуди, Сергей Сергеевич, она за час до смерти опустить письмо в почтовый ящик меня просила…
Кулагин заметил, как бросила взгляд на часы Богоявленская, увидел ее красивое, холодное лицо и внезапно почувствовал острый приступ раздражения.
— Вам что-нибудь нужно, Елена Васильевна?
— Да, нужно… А что? Я мешаю?
Профессор молча разглядывал санитарку. Перед ним сидела рано постаревшая женщина с грубым, морщинистым лицом, и ему вдруг захотелось как-то приласкать ее, сказать что-нибудь нежное, ободряющее.
— Мы с тобой вместе, Степановна, сколько работаем, посчитай-ка?
— Да уж небось годков пятнадцать, Сергей Сергеевич, — ответила санитарка.
— А ты вот раскисла! Не годится так. Трудно, всем трудно… Приходи, жалуйся.
— Что ж я у тебя время отнимать буду? — насупилась Глафира Степановна. — У тебя и без меня забот полон рот, а что виновата, не таюсь. Казни…
— Хорошо, я разберусь с этим случаем. Ты скажи старшей сестре, что был у нас с тобой разговор.
— Скажу, — кивнула Глафира Степановна.
— А вот за Боярышникову большое тебе спасибо. — Кулагин улыбнулся. — Если б не ты…
— А что я? — смутилась санитарка. — Увидела бумажки на тумбочке, вот и подумала, уж не натворила ли чего девка. Жалко-то ее как… Молоденькая, лицом красивая, а надо же…
— Мы тебе премию хотим дать, — сказал Кулагин.
— За что? — удивилась Глафира Степановна.
— За твою внимательность, — ответил Кулагин, испытывая почему-то смущение от вопроса Глафиры Степановны, — тридцать рублей.
— Благодарствую, Сергей Сергеевич. — Санитарка чуть поклонилась. — Так я пойду, что ли?
— Иди, Степановна, иди, — разрешил Кулагин.
Санитарка вышла.
— Ну-с, выкладывайте, милая, что у вас? — рассеянно произнес Сергей Сергеевич, обращаясь к Богоявленской.
— Только не делайте мне одолжения! — вспыхнула та.
Однако профессор словно забыл о ее присутствии. Он сидел в кресле и о чем-то думал, не обратив внимания на ее грубость или просто не услышав ее.
— Что случилось? — спросила Богоявленская. — Вы можете мне сказать, что случилось?
— Могу, разумеется. Я могу вам все сказать. Знаете, почему моя жена просила позвонить?
— Почему? — насторожилась Елена.
— Потому что приезжает мой сын… Мой сын Слава.
— Ну и что? — не поняла волнения профессора Елена. — Радуйтесь!
— Я и радуюсь… Извините, я вам еще не успел доложить, прекрасная Елена, что целых три года мы с сыном не разговаривали и не переписывались.
— Тогда другое дело.
— Вот именно!.. — Кулагин как-то обмяк. — Ну да бог с ним… Как-нибудь разберемся. А какие у вас заботы, Елена Васильевна?
— У меня только одна забота… Ваша Крупина, кажется, хочет показать мне от ворот поворот.