Тихий тиран

После Нина узнала, кому она обязана своим спасением! И теперь, когда Глафира Степановна время от времени появлялась в палате, Нина со смешанным чувством благодарности и ненависти смотрела на маленькую сухонькую старушку.

И все-таки именно Глафира Степановна стала тем первым человеком, с которым Нина начала говорить. Собственно, говорила больше санитарка, но Нина уже не отворачивалась к стене, а слушала, иногда отвечая односложными фразами.

Потом Нина попросила санитарку взять для нее из институтской библиотеки роман Александра Дюма «Граф Монте-Кристо». И вот уже второй день, не отрываясь, читала его, равнодушно следя за драмой бедного Эдмона и прекрасной Мерседес.

Их страдания и несчастья казались ей какими-то несерьезными по сравнению с тем, что случилось с ней. Все эти «ахи» и «охи», благородное негодование и бутафорское злодейство вызывали у нее тупое раздражение, но тем не менее она продолжала читать, поражаясь тому, как могла когда-то плакать над этими страницами.

Положив на тумбочку книгу, Нина задумалась.

Неожиданно перед глазами встал покосившийся деревенский дом, в котором она родилась. Дом построил еще дед до революции. Нина не знала деда. Мать рассказывала, что он умер вскоре после того, как построил дом: надорвался.

Деревню Нина помнила смутно, только зазеленелое озеро и вот этот обветшалый дом. Ее увез в Москву, когда ей исполнилось пять лет, дядя Триша, двоюродный брат матери. Своих детей у него не было, жил он вместе с теткой. Нине всегда казалось, что дядиной тетке сто лет. За все годы, что она знала ее, тетка ничуть не изменялась, на лице ее не убавлялось и не прибавлялось морщин, время будто остановилось для нее.

Дядя Триша приехал в деревню, обошел вокруг дома, потрогал руками трухлявые стены и сказал матери:

— Может, хватит тебе в такой развалюхе жить?

— А что же мне делать, Трофимушка? — заплакала мать.

— Сходи к председателю колхоза.

— Была.

— Тогда я пойду. — Дядя сердито топнул ногой и ушел.

Нина не знала, конечно, о чем они говорили с председателем колхоза, она и председателя-то самого не знала. Но на следующий день в дом пришли три усатых мужика, помялись на пороге, что-то сказали матери и ушли. В тот же день дядя Триша собрался уезжать. Подошел к матери, сунул ей в руки толстую пачку денег и вдруг сказал:

— Вот что, Фрося, возьму-ка я твою дочку. Воспитаю. Отдашь?

Мать заплакала, прижала головку Нины к груди. Нина чуть не задохнулась.

— Ну чего ты в самом-то деле? — рассердился дядя. — У меня никого нет, а у тебя еще четверо. Был бы жив Петр, тогда другое дело… Мы что, чужие?.. Не понравится Ниночке у меня, привезу назад. Договорились?..

Дядя Триша был добрым. Нине он понравился с первого же дня. Работал он на каком-то оборонном заводе, очевидно занимал большую должность: по утрам за ним приезжала черная «Волга», она же привозила его вечером.

Как-то дядя Триша — это было, когда Нина кончала школу, — сказал племяннице:

— Пора, зайчишка, думать, кем станешь.

— Милиционером! — не задумываясь, ответила Нина.

— Милиционером — это хорошо, — рассмеялся дядя. — Только по совместительству. А основная работа у тебя должна быть другая. Понимаешь?

— Нет. — Она с любопытством смотрела на дядю: нравилось ей с ним вот так разговаривать. Они придумали свой, только им понятный язык. Со стороны, наверное, казалось, что они постоянно ссорятся, препираются, но Нина и дядя Триша прекрасно понимали друг друга.

— Вот и славненько! — потер руки дядя. — Значит, пойдешь в педагогический. Да?

Она кивнула головой, но через три месяца отнесла документы в геологоразведочный.

А через год дядя Триша умер. Неожиданно, «без всяких правил». Пришел с работы, сел за стол, развернул газету, нацепил очки и упал лицом на газетный лист…

Нина смотрела на пожелтевшее, заострившееся лицо дяди Триши, а видела его другим… Однажды летом, на даче, они ушли с ним вдвоем в лес. Только что кончился ливень, в лесу пахло грибами и хвоей. Они шли босиком, ноги тонули в густой мокрой траве. И вдруг дядя Триша крикнул: «А ну, зайчишка, догони! Посмотрим, на что ты способна…» И стремительно помчался, продираясь своим кряжистым телом сквозь туго сплетенные ветки кустарника. Он ломился сквозь них, как разбушевавшийся медведь. Он протискивал свои могучие плечи, и ветки, жалобно треща, пропускали его, плотно смыкаясь перед бегущей сзади Ниной.

Дядя Триша остановился только тогда, когда она, измученная этим диким бегом, крикнула:

— Я больше не могу так!..

Нина стояла перед ним, дрожа от нервного возбуждения и усталости. А дядя пристально смотрел на нее и молчал.

— Ну что, доволен, да? Доволен, да? — В этот момент Нина почти ненавидела дядю Тришу.

— Да, — серьезно ответил он, — очень.

— Но почему, почему?

— Теперь я вижу, на что ты способна, а на что не способна.

— На что я способна? Ну скажи?

— Ты не будешь продираться по жизни, если она станет для тебя густым кустарником.

— С чего ты взял? — зло закричала Нина. — Буду! И обязательно продерусь!..

— А зачем? — с грустью сказал дядя. — Ведь рядом есть дорога. Зачем же через кусты-то?..