Тихий тиран

— Палладий Алексеевич Фирсов, — повторил Фатеев, подходя к столу. — Первый секретарь обкома!

— А почему я об этом ничего не знаю?

— Я и сам-то узнал буквально несколько минут назад.

— Он что же, заходил в партбюро? — удивился Кулагин.

— Нет, — покачал головой Фатеев, — он был только внизу, в вестибюле… О чем-то разговаривал с дежурной медсестрой регистратуры.

Кулагин поспешно поднял трубку внутреннего телефона.

— Регистратуру, — потребовал он. — Алло? Кто со мной говорит?

— Медсестра Каюкова, — ответил робкий женский голос.

— К вам сегодня обращался по какому-либо вопросу товарищ Фирсов? — строго спросил Кулагин.

— Да, он хотел пройти в институт…

— К кому? — перебил Кулагин.

— К больному Манукянцу из шестнадцатой палаты. Но я сказала, что сегодня…

— Почему же вы ничего не сообщили мне? — перебил Кулагин.

— Я не успела… Вы были на совещании.

— В следующий раз будете успевать, — жестко сказал Сергей Сергеевич. — Получите взыскание в приказе. Он раздраженно бросил трубку.

— Она не виновата, — тихо заметил Фатеев.

— Наука для других! — проворчал Кулагин, озабоченно потирая виски. — Распустились, дальше некуда!

— Говорят, одному японскому губернатору отрубили голову только за то, что над его островом пронесся тайфун! — сказал Фатеев, укоризненно поглядывая на директора.

— Одно мне непонятно, почему он приходил именно к Манукянцу? — не слушал Фатеева Сергей Сергеевич. — Неужели до него дошли слухи…

— Чепуха! А если и дошли, не вижу ничего страшного. Почему бы не допустить, что Фирсов приехал навестить знакомого?..

— Знаете что, Виктор Дмитриевич, — решительно сказал Кулагин, — кончим рвать лепестки: «любит — не любит…». Я сейчас позвоню Палладию Алексеевичу.

Сергей Сергеевич по памяти набрал номер телефона первого секретаря обкома партии. В трубке щелкнуло.

— Добрый день, — легко произнес Сергей Сергеевич, — Палладий Алексеевич у себя?

— Кто спрашивает?

— Профессор Кулагин.

— Палладия Алексеевича нет. Что ему передать?

— Благодарю, ничего, — поспешно ответил Кулагин. — Я позвоню позже.

— Простите, может быть, что-нибудь с Манукянцем?

— С Манукянцем все в порядке, — с досадой сказал Кулагин. — А вы не знаете, Палладий Алексеевич не собирался сегодня к нам в гости?

— А разве он не был?

— Был… — растерялся Кулагин. — Благодарю вас, — любезно завершил он довольно-таки путаный разговор.

Фатеев с интересом наблюдал, как, ломая спички, пытается закурить директор. Когда это ему наконец удалось, он коротко распорядился:

— Наш партийный вожак на симпозиуме. Придется вам самому. Откорректируйте планы партийной работы, а я посижу над научными… Чувствую, скоро нас призовут… пред ясны очи!

25

«В США с пятидесятых годов почти повсеместно отказались утаивать правду от больного раком. Честность это или жестокость? Честность. Реальная, а не мнимая надежда, максимальная психологическая поддержка. Так размышляют американские медики…

Но всякий ли человек подготовлен к такому жестокому удару?

Душевные ресурсы у людей различны. Человек необычайно пластичен. Вселить волю к жизни, никогда, ни при каких обстоятельствах, не отнимать надежду — это главное… Ведь не врут врачи, сообщая о повторном инфаркте, туберкулезе, прободной язве желудка?..»

Ксения за многие годы собрала целую подборку писем и высказываний безнадежно больных. Эти письма всегда и притягивали ее внимание, как самые достоверные свидетельства, и одновременно отпугивали. Противоречивы были эти свидетельства.