Тихий тиран

«Самым трудным было то время, когда я не знал, что у меня. Узнав, что это рак, я понял, с чем мне надо бороться».

«Итак, когда мне предстоит последнее путешествие?»

«Как никогда в жизни, я радуюсь теперь ОДНОМУ прожитому дню!»

«Не успокаивайте меня, доктор. После смерти жены, с которой я немного не дожил до золотой свадьбы, мне не хочется жить в одиночестве. И рак мне теперь не страшен».

«Все ваше лечение — чистое искусство без науки».

«Никому я теперь не нужен! Хотел поехать туристом за рубеж — нельзя. В командировки не разрешают. Берегут… А мне, как воздух, нужна смена обстановки, беспокойная, от зари от зари, работа. Объясните им!»

«Прежде, до болезни, дочь навещала меня один раз в месяц. Я не осуждаю, ни-ни, понимаю, своя семья, работа, заботы, живет далеко. А теперь не проходит дня, чтобы два-три раза не позвонила и в последнее время часто остается ночевать. Почему?.. Я же все понимаю!»

«В этом году на больничном был в общей сложности больше семи месяцев, а премии давали три раза. Цветным телевизором наградили. Заботятся…»

«Наш управляющий — сухарь, доброго слова за три года не слышал от него. Дважды навестил, комнату с верандой в заводском дачном поселке выделили. Квартиру новую дали. Гм! Поздновато поддерживают».

Но ничем не могли помочь эти записи в повседневной работе. Каждый подобный случай был исключительным, неповторимым. Однажды Гаранина, войдя в кабинет, заметила, что санитарка Люда какая-то странная.

— Что с вами? — спросила она. — Вы сегодня какая-то ошалелая.

— За дверью стоит завуч школы, в которой работает эта… Спицына. Раковая, — еле выговорила санитарка, а губы у нее тряслись, — и они хотят знать, сколько ей осталось жить.

— Зачем это им?.. Местком поручил? Заранее венки готовят?

— Составляют планы… Хотят, чтобы мы посоветовали Спицыной перейти на инвалидность.

— Позовите завуча сюда.

Дверь отворилась, в комнату вошла молоденькая, привлекательная женщина. Выслушав ее стоя, Гаранина, с трудом скрывая волнение, строго спросила:

— Послушайте… вы педагог… вы понимаете, что такое страдание?

— Читала…

— Понятно. Может быть, даже плакали?

— Это что, экзамен?

— У вас есть родители, братья, сестры?

— Не понимаю, какое это имеет отношение?

— Прямое.

— Мне директор поручил… Я должна…

— Лучше не продолжайте. Не надо лишних слов. Вы когда-нибудь болели?

— Гриппом.

— У вас есть дети?

— Сын.

— В каком классе?

— В третьем.

— Прекрасно. Так вот, передайте вашему лихому директору… Нет! Я сама ему скажу все, что думаю о нем… Меня удивляет, как вы, педагог, мать, можете брать на себя подобные поручения?.. И быть такой жестокой!

Нет, ничего не смогла объяснить ей Ксения Гаранина! Она и сама не знала толком, что надо делать в таких случаях, как с этой обреченной учительницей Спицыной. Но человек — любой человек — имеет право жить, и нельзя уродовать его жизнь даже в последние отведенные судьбой недели подчеркиванием его обреченности, подчеркиванием отличия от других, не больных и не знающих пока точного своего срока.

Перед кабинетом сидели трое.

— Вы у этой… Гараниной раньше бывали? — спросил один.

— Бывал, — кивнул сосед.

— Ну и как? Что за человек?

— Баба… Слова не даст сказать. Рецепт в зубы, и будь здоров! Второй год лечусь, а какие глаза у нее, так и не знаю… Лечит-то она хорошо, врать не буду, только торопится все.

— Зря вы на Гаранину нападаете! — вмешался третий, тучный и пожилой. — Что прикажете делать, если ей отпущено двенадцать минут на одного больного? Так сказать, на одну голову? Конвейер… Вы посчитайте: за пять часов она двадцать пять гавриков должна принять, не считая подкидышей…

— Что еще за подкидыши?

— Сверхплановые…