Тим

Коттедж Мэри стал бы достопримечательностью округи, если бы кто-нибудь его видел. Они с Тимом всю зиму усердно занимались благоустройством сада, и Мэри настолько увлеклась делом, что даже купила изрядное количество взрослых саженцев и вызвала специалиста, чтобы их посадить. Таким образом, к наступлению октября повсюду на участке — на огромных клумбах, разбитых вдоль веранды, и вокруг каждого дерева — цвели цветы. Исландские маки, садовые гвоздики, астры, анютины глазки, флоксы, душистый горошек, тюльпаны, глицинии, желтые нарциссы, гиацинты, азалии, гладиолусы — цветы самых разных расцветок, размеров и форм теснились бутон к бутону, образуя пестрый ковер несказанной красоты, и ветер разносил дивные ароматы по девственному лесу и над рекой.

Четыре изысканно печальные плакучие вишни склоняли отягощенные розовые ветви над розовыми гиацинтами и тюльпанами, растущими под ними, и шесть цветущих миндальных деревьев тихо стонали под тяжестью белых соцветий, а трава вокруг них пестрела ландышами и желтыми нарциссами.

В первые выходные, когда все растения в саду зацвели пышным цветом, Тим просто обезумел от восторга. Он вприпрыжку бегал от вишен к миндальным деревьям и обратно, бурно восхищаясь тонким вкусом Мэри, посадившей вокруг вишен одни только розовые цветы, а под миндальными деревьями — белые и желтые. Глядя на него, Мэри невольно улыбалась, несмотря на свое твердое намерение оставаться серьезной, как бы он себя ни вел. Его радость была такой чистой, такой непосредственной и первозданной: Парис, гуляющий по весенним склонам Иды перед возвращением в городскую суету Трои. Сад действительно красив, думала Мэри, наблюдая за прыгающим от избытка чувств Тимом; но каким он представляется его взору, что приводит его в такой восторг и повергает в такой благоговейный трепет? Считается, что насекомые и даже отдельные высшие животные видят мир по-другому в силу особого строения зрительного аппарата, видят цвета и формы, недоступные человеческому глазу: сколько оттенков в инфракрасном спектре, сколько в ультрафиолетовом? Возможно, Тим тоже видит вещи, недоступные для ее восприятия; возможно, среди всех прочих хаотичных впечатлений, поступающих в мозг, он видит цвета другого спектра и слышит звуки других частот. Слышит ли он музыку небесных сфер, видит ли очертания души и цвет луны? Если бы только знать! Но его мир навсегда закрыт для нее, она не в силах войти в него, а Тим не в состоянии рассказать о нем.

— Тим, — сказала Мэри вечером, когда они сидели в темной гостиной, куда сквозь открытые стеклянные двери задувал напоенный ароматами ветер. — Тим, что ты чувствуешь сейчас, вот в этот самый момент? Как пахнут цветы, каким тебе видится мое лицо?

Он неохотно отвлекся от музыки, которую они слушали, и обратил на нее мечтательный, затуманенный взгляд, улыбаясь мягкой, почти бессмысленной улыбкой. Сердце у нее затрепетало и словно растаяло под этим взглядом, душу захлестнуло некое не поддающееся определению чувство, смешанное с такой острой печалью, что на глаза навернулись слезы.

Тим нахмурился, озадаченный вопросами, и после продолжительной паузы медленно и неуверенно проговорил:

— Что я чувствую? Ну, не знаю! Я вроде как счастлив, мне хорошо. Да, мне хорошо.

— А как пахнут цветы?

Он улыбнулся, приняв вопрос за шутку.

— Они пахнут как цветы, ясное дело!

— А мое лицо?

— Лицо у тебя красивое, как у мамы и Дони. Ты похожа на святую Терезу с моей священной картинки.

Мэри вздохнула.

— Спасибо за комплимент, Тим. Вот уж в жизни не думала, что похожа лицом на святую Терезу.

— Похожа, похожа, — заверил он. — Она висит у меня дома, на стене над кроватью. Мама повесила, потому что она мне нравится, очень нравится. Она смотрит на меня каждый вечер и каждое утро так, словно считает меня совершенно нормальным, и ты смотришь на меня так же, Мэри. — Он задрожал, охваченный своего рода болезненным восторгом. — Ты мне нравишься, Мэри, нравишься больше, чем Дони, нравишься так же, как мама и папа. — Прекрасной формы руки задвигались и движениями своими сказали больше, чем мог выразить Тим с помощью своего бедного, ограниченного языка. — Но ты мне нравишься по-другому, Мэри, не так, как папа и мама. Иногда они мне нравятся больше тебя, а иногда ты мне нравишься больше их.

Мэри резко встала и подошла к двери.

— Я пойду немного прогуляюсь, Тим, но ты останься здесь и слушай музыку, будь умницей. Я скоро вернусь.

Он кивнул, повернулся обратно к проигрывателю и пристально уставился на него, словно таким образом лучше слышал музыку.