А вот письмо дочки: «Папуля, ты когда приедешь? Мы по тебе очень соскучились. Я соскучилась по тебе с первой минуты твоего отъезда!»
В 1995 году мы, наконец, переехали к Тимуру, и это было счастливое время, хотя трудностей и тревог хватало. В 1997 году я попала в больницу, состояние мое было столь тяжелым, что уже не было сил и желания жить, и я хотела только одного – скорее бы все кончилось. Спас меня Тимур. Он каждый день приезжал из нашего гарнизона в Североморск-1, чтобы поддержать меня. Нагрузка у него была безумная – он тогда командовал дивизией, и времени не было совершенно, но хоть на 5 минут он все же появлялся на пороге моей палаты. Его воля и его любовь вытащили меня с того света. Если бы я так же могла его спасти!..
В 1994 году в Совете Обороны было принято решение по поводу «Кузнецова»: он должен разделить участь других авианосцев ввиду отсутствия подготовленного авиакрыла. Если до конца года ничего не изменится – корабль будет продан.
«Я понял, – вспоминал Тимур, – если наш единственный авианосец продадут, то палубной авиации в нашей стране не будет никогда. И все, ради чего мы уехали с Украины, пожертвовав всем, теряло смысл. И я решил сажать летчиков в любых, самых жестких условиях».
То, что вынес на себе Тимур, трудно передать словами. Это был каторжный труд, потому что летчиков приходилось учить с нуля, каждого Тимур готовил лично и каждого лично сажал на палубу. Усложняли все и объективные условия: развал страны, нехватка топлива, самолетов, бытовая неустроенность, сами полеты в условиях Заполярья. «Готовить летчиков, – рассказывал Тимур, – было очень трудно, учитывая экономические трудности, инфантильность нашего руководящего состава, шкалу ценностей в авиации». Вся страна, по словам Тимура, находилась «в перевернутом штопоре»; в армии начался разброд, по полгода военные не получали зарплату, и жители нашего гарнизона брали в магазинчике продукты в долг, записывая покупки в долговую книгу.