Тёмная сторона

— А чтоб хорошо жилося, новоселье нужно что? Правильно: обмыть! Макс, Макс, братух, от если ты подумал, что я на халявную выпивку набиваюсь, то ты попал впросак. Точно говорю. Семён! Семё-он! — К ним подошёл Семён Кравчук, которого Максим про себя звал Сигурдом. Двухметровый белобрысый великан, немногословный, сильный и язвительный, он и вправду был похож на героя северной легенды. Умеет зарабатывать, умеет пить, а в молодости, по слухам, был не дурак подраться, и, хотя кое-кому от него крепко перепало, никаких проблем с законом он не имел. Сын, как говорят, по всему пошёл в отца. Ну, тогда не так уж плохо, что Верка крутит именно с ним. — Вот, хозяин приглашает нас новоселье отметить. Так поучаствуем или как?

Семён качнул лохматой башкой: отчего, мол, не поучаствовать, дело доброе, но что же ты, Лёня, больше всех разоряешься?

— Давай, Семён, — сказал Максим. — Тебя, Алевтину, — так звали Семёнову жену, — Лёнчика нашего незаменимого — да всех наших приглашаю. Сейчас стол на улицу выпятим, барбекю сделаем, как в пиндосских фильмах, посидим в лучшем виде. Я в этот дом жизнь вложил, грех не отметить.

— Дело говоришь, — согласился Семён. — Лёнчик, ты у нас самый активный — будь ласков, купи в магазе чего-нито — шпикачек, ветчины какой-нибудь, овощей для салату, ну, и выпивки.

«Лёнчик» принялся доказывать, что он обязательно вложится из своих, но Семён молча вынул из паспорта три синие бумажки и протянул ему. Максим сходил в дом и вынес десять тысяч.

— Ты не думай, если чё. Я не халявщик. Я из своих вложусь. Принцип! — вещал Лёнька, снаряжаясь в путь-дорогу за продуктами для пиршества.

Слух о том, что Максим приглашает всех соседей отметить новоселье, распространился со скоростью света. Тёщенька повздыхала, заметив вполголоса, что лишние деньги можно было бы употребить с большей пользой для семьи, но вслух недовольство выражать не стала, тем более что политическая выгода от устроения пира на весь мир была самоочевидна. Мужчины на скорую руку соорудили из строительных остатков стол (потому что имевшегося в доме стола не хватило бы, чтобы за ним расселись полтора-два десятка человек). Наладили мангал, на котором в режиме нон-стоп жарили шпикачки. От ближних соседей принесли посуду и дополнительные стулья. Алевтина Кравчук и молодая соседка через два дома (Максим вот уже третий год никак не мог запомнить её имя: то ли Марина, то ли Ирина) взялись помочь жене с готовкой. Словом, через полчаса пир на весь мир был в разгаре.

Вездесущий Лёнька Пашукевич постучал перстнем о столешницу. Через полминуты говор стих, и гости повернулись к нему.

— Слово имеет… — Лёнька со значением прокашлялся. Он уже хватил три стопочки, и его круглая физиономия сияла ярче солнца. — …Слово имеет виновник торжества, то есть хозяин положения! Максим Игоревич… будьте так любезны — толкните речь!..

— Просим! Просим! — зазвучало со всех сторон. Судя по голосам, гости уже успели оприходовать значительную часть горячительных напитков.

«Ах, чтоб тебя перекорёжило, тамада кособрюхая!» — подумал Максим. Он не любил, когда застольный краснобай, смущённо глядя в заливное, комкает салфетку и тост, а остальные ждут, когда же он закончит мычать и можно будет выпить. И уж тем более он ненавидел быть в таком положении, а сейчас он был как-то не в настроении выступать. Ну, пусть об этом знает только он… Как завещал великий Карнеги, у вас не будет второго шанса произвести первое впечатление.

— Друзья! — со вкусом выговорил он, поднявшись. — Очень, очень рад видеть вас всех. Хорошо, когда люди сочувствуют друг другу в беде. А я думаю — ещё важнее уметь посочувствовать в радости…

Неожиданно для себя он разошёлся, фразы цеплялись друг за друга, как репьи, и вместо «ну… будем здоровы!..» получилась речь минуты на три. Через минуту он уже не помнил из неё ни одного слова — но финальный аккорд «За нас!» был встречен самыми настоящими аплодисментами.

Он сел и опрокинул пластиковый стаканчик с коньяком с чувством исполненного долга. Зажевал огонь маринованным огурцом, завёрнутым в тонкий, как кленовый листик, кусок ветчины.

— Макс, классно сказал, — сказала Вера.

— Во! И я говорю! — горячо поддержал Лёнька Пашукевич. — Настоящий этот, как его… Диоген, во!

— Ну, спасибо за сравнение, — сказал Максим. — Твой Диоген в бочке жил.

— Я не в том смысле! — взвился Лёнька. Он вскочил, намереваясь что-то сказать, но не рассчитал степень опьянения и инерцию, и под общий хохот брякнулся на землю. В общем, всё шло как надо. Некоторые гости уходили, их сменяли другие, что было несколько обременительно, потому что каждый вновь приходящий мужчина считал своим долгом выпить с хозяином за новоселье. Действительность размывалась, её заслоняло сияющее марево, вскипающее весёлыми пузырьками. Среди общего гомона иногда с поразительной чёткостью звучали обрывки разговоров:

— …а она говорит: «сам ты, дядя, типа пидораса, чайлдфри — это те, кто не собирается всю жизнь гундеть, как ему спиногрызы крылья подрезали»…

— …там уже двадцать лет торф горит — и ничего, а тут…