Тёмная сторона

Он подскочил, как ужаленный. Звук повторился. Он доносился со стороны комода, на котором Максим оставил телефон.

На дисплее высветился номер жены. Он смотрел на телефон и не мог заставить себя принять вызов.

«Максим Николаевич? Я — капитан милиции имярек, сотрудник Отдела по борьбе с экономическими преступлениями. Мы были вынуждены задержать вашу супругу…»

— Па, я телек смотрю вообще-то! — прогундела Верка. — Из-за твоего дзынь-дзынь ничего не слышно, если что!

Максим стряхнул наваждение и нажал кнопку приёма.

— Алё, Макс? Ф-фух, всё в порядке, тьфу, тьфу, тьфу, они там сами себя запутали и запугали, я всё, что нужно, нашла в пять минут, что? долго объяснять, а потом сразу написала заявление, ты же просил, меня Алишер час уговаривал, но я сказала, что так нельзя, если я в отпуске, то значит — в отпуске…

Хвала яйцам, подумал Максим. Страхи всего дня оказались пустышкой. Вот только что же поделать с чувством безотчётной, выматывающей тоски? Он знал, что ни с того ни с сего такое чувство не приходит, что это не чувство, а предчувствие, а поскольку цивилизация подавила у нас интуицию, нужно думать, что бы это значило, о чём предупреждает тревожный зуммер из тонкого мира.

— …завтра приедем на девять сорок, ты нас встретишь? У вас всё в порядке?

— Да, конечно, — ответил Максим. Ну, а что он мог ещё ответить? «Нет, любимая, я за сегодняшний день превратился в истеричку, пугаюсь каждого шороха и могу помереть от резкого телефонного звонка». Кстати, на самом деле, надо поставить на мобилу какую-нибудь приятную мелодию.

На экране маньяк щёлкал глазовыдирательной машинкой перед лицом одного из плохих парней, которого суровый сценарист решил принести в жертву. Верка лениво созерцала эту, как выразилась бы тёща, «живодёровку», и с кем-то усердно эсэмэсилась. Её лицо то и дело озарялось улыбкой, которую, если бы речь шла о более зрелой девице, можно было бы назвать блудливой.

— Па, я всё, спатки, — она немного фальшиво зевнула, правда, под конец фальшивый зевок перешёл в самый натуральный. — Спокойной ночи. — Благонравная дочка поцеловала папеньку в щёку и поплелась наверх, напевая под нос: — И мне не стрёмно закричать про то, что это лю-убовь, в моём саду цветут ромашки, конопля и ма-арковь, я продолжаю повторять себе, что всё за… ши-ибись… — окончания Максим не услышал, потому что Верка зашла в комнату и закрыла дверь.

Максим без интереса смотрел, как храбренькая банковская операционистка поливает маньяка из огнемёта, и в самый пронзительный момент выключил телевизор.

— Мне бы ваши проблемы, — вслух сказал он. Затем сходил проверить, заперта ли дверь, и вернулся в гостиную.

По пути он забрал из кармана куртки «Осу», удостоверился, что она заряжена, и, не раздеваясь, завалился спать. «Хоть бы постыдились спать одетым, нечто вы скотина!» — вспомнил он бессмертное изречение бабки Пейзлерки, эпизодически мелькнувшей в «Похождениях Швейка», и впервые за весь грёбаный день усмехнулся.

* * *

Кажется, он проснулся на доли секунды раньше, чем услышал заполошный визг сверху. Он обнаружил, что стоит на ногах, полностью одетый (а, ну да, он же так и лёг не раздеваясь), с резинострелом в руке.

Он в считанные секунды взлетел по лестнице и ворвался в комнату Верки.

И от того, что он там увидел, с ним приключился кратковременный столбняк.

На тумбочке возле кровати горели три свечи. И не простые, а декоративные, отлитые в форме экзотических цветов, ароматизированные. Они плавали в стеклянной тарелке с водой. Кроме свечей, горел ночник — было похоже на то, что его включили недавно. В смешанном свете Максим увидел Петьку Кравчука. Почти голый (из одежды на нём были только красные плавки) он катался по полу, пытаясь отодрать от своего горла что-то похожее на карликовую обезьянку. Маленькое чудовище целеустремлённо душило его.

Верка забилась в угол кровати, закрывалась руками и визжала, как резаная.

К ней, запинаясь о скомканное одеяло, подбирался второй уродец.

Максим издал горлом непередаваемый звук, и уродец обернулся.

Это была Барби.

Из-под серо-бурых лохмотьев сквозило тело мумии. Выцветшие космы обрамляли череп, обтянутый кожей. А из впадин глазниц таращились жёлто-бурые гляделки.

Таращились вполне осмысленно — со смесью злобы, предвкушения расправы, и чего-то ещё, недоступного разумению живых. Никогда прежде Максим не видел такого взгляда ни у людей, ни у зверей.

Так могут смотреть только немёртвые.

Барби издала скрежещущее хихиканье и прыгнула на Максима, целясь в горло. Она на мгновение опередила выстрел — резиновая болванка ударила в то место, где она стояла только что. Максим выронил пистолет и отбил пакость рукой. Отбить не удалось — чудовищная дрянь вцепилась в запястье сухонькими лапками и принялась грызть.

— Сука! — взревел Максим и попытался второй рукой свернуть башку этой твари. В этот момент что-то сильно рвануло его за лодыжку. Он не удержался и упал.