Тёмное солнце

«Держись, — шевельнул он губами, не надеясь, что она услышит. Судя по всему, ей приходилось многократно хуже — ведь защита Медноликой, даже упавшая почти полностью, не могла не реагировать на противоположную ей стихию, противную самой природе естества Матери Матерей. — Держись. Сейчас все кончится».

Он медленно протянул руку вперёд, пользуясь небольшим резервом силы, чтобы поднять с земли клинок тхади, лежавший в грязи. Тёмный металл дрогнул, подчиняясь его воле, и медленно шевельнулся, пропахивая в земле борозду. Разогнать его и швырнуть, как камень из пращи, чтобы скованный льдом смеси Тьмы и Света жрец рассыпался гнилостными осколками — вот все, что мог сделать сейчас Гравейн. «Надеюсь, это поможет».

Большая часть сферы осыпалась вниз, втыкаясь в камни острыми осколками, похожими на гигантские оголовки стрел. Рука жреца Посмертника дрогнула, мизинец отломился, и упал вместе с кусками затвердевшего тумана, но эта тварь, щедро напитанная силой посмертия, не собиралась умирать. А меч все полз, набирая скорость. Медленно. Слишком медленно.

Семь Стрел, поддерживаемый своим рыжеволосым племянником, раздвинул ряды замерших, как истуканы, варваров. В его руке был тот самый свёрток, который он таскал на спине в начале пути. Медленно смотав шкуру, он обнажил блестящий полированный металл небольшой цилиндрической трубы, окованной бронзовыми кольцами. С одной стороны трубы была короткая деревянная рукоятка, топорщившаяся непонятными рычагами и приспособлениями. Горец поднял трубу, направив её на жреца смерти, и нажал на один из рычагов. Громыхнуло. Вонь сгоревших внутри трубки снадобий распространилась вокруг вместе с белым облаком выхлопа, а раскалённое ядро начало свой путь к мишени.

* * *

Черные, глубокие, как толщи вод океана, глаза зверя смотрели так пристально, что невозможно было отвести взгляд. Холодный расчёт, губительная тьма и бархатистость южной ночи смешались в глубине черных зрачков, только немного темнее самой радужки. Немигающий, пристальный, вскрывающий душу взгляд был направлен в самое естество. И от этой давней, далёкой, полузабытой, терзающей душу боли хотелось опуститься на колени и завыть, подняв лицо к луне, к двойному солнцу, чтобы молча выразить всю свою солидарность об утраченном. О том, чего никогда не было и что могло бы случиться, пойди все немного иначе.

Огромная мягкая лапа поднялась и медленно, будто во сне, опустилась на холодный лоб Медноликой. Она закрыла глаза, подчиняясь тяжести чужих воспоминаний, их боли и скорби, теперь существующих только в памяти, в сухих и длинных столбцах иероглифов, картинок и цифр, в которые превратились эмоции, чувства, желания и страсть.

Толстые гибкие лианы опутывали её от шеи до пяток, сдавливая горло и не позволяя кричать. Одна свободная рука еще шарила по костюму, не теряя надежды зацепиться хоть за что-то, дёрнуть хоть один клапан и вскрыть хотя бы пакет воздуха, чьё давление сбросило бы часть живых плотоядных растений, позволив протянуть время до подхода остального отряда. Зелёные джунгли, растянувшиеся от горизонта до горизонта, и отступившие только на берегу океана, давили своей мощью и первобытной силой. Всюду визжали, кричали и пестрели обитатели этих мест, с дикими воплями бросающиеся на голову, клюющие и вырывающие плоть у зазевавшихся людей, так безрассудно пожелавших подчинить себе природу. Яркое солнце разбивалось золотым дождём о лиственный покров, стекая медовыми струями в прорехи между толстыми стволами и широкими мясистыми листьями, а под ногами уходили вниз десятки слоёв сгнивших и все еще гниющих листьев и костей неудачливых обитателей.

Упругие кожистые стволы сдвинулись ближе, сдавливая ребра и вытесняя последние остатки воздуха. Из горла выбился сиплый хрип, а рука, в отчаянной попытке рванувшая какой-то карман, вытряхнула из него только пакет рациона, и бессильно опускаясь скребанула пальцами в перчатках по гладкому и скользкому стволу лианы.

— Крес… — захрипела женщина. Перед глазами у неё плыли цветные пятна, иголочки лианы уже пытались вгрызться в ткань защитного костюма.

— Крсс… — чуть слышнее позвала она, вложив в голос больше молитвы, чем сил её произнести. Желание увидеть лицо безопасника, пусть оно и будет последним в этой жизни, пересиливало страх смерти. Женщина извернулась и, раскрыв рот, впилась зубами в толстый ствол на шее. Лиана судорожно сократилась, дёрнулась, инстинктивно уходя от нападения, и это дало возможность вздохнуть. Набрав в грудь воздуху, она закричала: — Варгейн!