Тёмный дом

Смотря в мутное отражение лопаты, у Христофора дрожала правая рука. Он заплакал и от того, что отрубил сгнивший отросток, и от того, что сжигал живых насекомых и животных в печи, считая, что так должно и нормально, раз Лилит просила его об этом. Бог был прав — ложь — вот всё на чём строилась вся его жизнь во время пребывания здесь. Порочная, жестокая и бессмысленная работа, ненастоящие отношения, фальшивая еда, потеря зрения, обоняния, слуха, чувства потраченного времени — всё ложь. Лишь для того, чтобы воспользоваться им, не помочь, эксплуатировать. И он добровольно отдал всего себя в их руки, не ушёл, остался, закрыл глаза на странности, принял чужое имя, обвенчался с человеком, которого никогда не знал, ел отвратительную еду только, чтобы не нагрубить, показаться хорошо воспитанным, добрым, благодарным. Но ради чего? Христофор никогда не искал личную выгоду, старался помогать другим, верил, молился, видел во всём божий промысел. Теперь же он лишний раз удостоверился в Его вечной жизни, наконец, понял, что Он хотел до него донести, для чего проверял, к чему готовил.

Христофор встал на шатающиеся ноги. В глазах всё плыло, слёзы падали на грязную руку, но он не страдал, отныне для него было понятно, чего желал Бог, на что намекал. Включив пустую печь, праведник поджёг деревянное основание лопаты и, развернувшись, двинулся к ступеням.

Каждый шаг давался ему с трудом. В ушах грохотало, сердце готово было выпрыгнуть из груди. Всё его естество кричало и горело. Но выбор был сделан.

Шаг. Сомнение. Боль. Шаг. Страх. Боль. Шаг. Отчаяние. Боль. Шаг. Дрожь. Боль. Ещё шаг. Уверенность. Шаг. Смех. Шаг. Безумие.

Гоферовая дверь уверенно открылась, термиты и жуки-короеды в страхе бежали прочь. Мир был тускл, пуст, но вместе с тем стал маленьким и понятным. Будто бы паря над землёй, над домом и вселенной, праведник нёс благотворный огонь, призванный очистить бренность и освободить от рабства. Наблюдая за собой со стороны, он воображал, как за ним сейчас наблюдают с небес, восторгаются, может быть, громогласно рокочут, чтобы слуга их, услышав клич, воодушевился и ободрился. Открыл входные двери тёмного дома. Зашёл внутрь. Принялся водить по деревяным стенам и по хлопчатым обоям. Огонь тут же принялся голодно есть. Дом застонал, погнулся, навис над праведником, будто бы укоряя его в чём-то. Но он не замечал этого и в трансе двинулся в трапезную. За столом сидел Дьявол и все его подчинённые. Немигающими глазами смотрели они на праведника, несущего божественное очищение. Потом существа повставали со своих мест и двинулись навстречу. Дюжина распростёрла руки, оголила длинные белые клыки и напала на праведника, разгрызая его плоть, пьянея от крови. А жертва вдруг начала в агонии смеяться.

— Ты несёшь то же разрушение, что и мы. Ты не отличим от нас, а потому мы принимаем тебя, как своего. Поприветствуйте же последнего, тринадцатого, Иуду!

Огонь в безумной пляске поглотил существ, поглотил и мёртвого Иуду.

III

Вторым из родительского дома отправился Самуил. Был он опечален трагической кончиной отца, а потому молился о том, чтобы Бог был снисходителен и милостив к грешным детям своим. Выйдя за забор, пошёл Самуил вперёд к возвышающемуся городу. Небоскрёбы справа и слева от него возвышались, изгибались и казалось, что вот-вот готовы упасть и раздавить чужака. Природа молчала. Не было ни ветра, ни растений, ни животных. Лишь тишина и духота. Серые облака равнодушно висели над городом, солнце слабо светило, не давая тепла. Самуил глядел на окружающую действительность и был подавлен, ему хотелось, чтобы всё было как раньше, а потому он пообещал себе, что непременно изменит судьбы людей, которых встретит.

Прошло немного, но и немало времени, когда Самуил заприметил человека, лежащего на земле и что-то тихо-тихо мычащего. Он подошёл к нему и наклонился, спросив:

— Уважаемый, с вами всё хорошо? Может быть вас отвести к врачу?