Тёмный набег

Рыцари, оруженосцы и посаженные в сёдла кнехты совершали стремительные рейды по обезлюдевшим землям комтурии в поисках укрывшейся нечисти. Находили многих. А, обнаружив — безжалостно изничтожали.

Иногда достаточно было откинуть крышку подвала или взломать дверь набитого тёмными тварями кладбищенского склепа — и дальнейшую расправу вершило солнце. Иногда саксы сжигали брошенные дома, в которых пряталось упыриное отродье. Иногда — забрасывались горящим хворостом гроты и пещеры, превратившиеся в дневные убежища кровопийц, до тех пор, пока обезумевшие, обожжённые твари сами в корчах и муках не выползали из тёмных нор под солнечные лучи и клинки мстителей. В таких случаях визжащая нечисть, не видя и не слыша ничего вокруг, бросалась в последний бой без всякой надежды на победу или хотя бы на глоток алой тёплой крови. Зато чёрная кровь лилась потоком. Лилась и испарялась на солнце.

Нередко тевтонам приходилось спускаться в темноту с факелом в одной руке и обнажённым посеребрённым мечом — в другой. Чтобы достать, убить, добить. Чтобы напасть самим. Чтобы наверняка покончить с исчадиями тёмного обиталища. Тогда нечисть отбивалась — яростно, отчаянно, люто. Тогда и днём бывали потери. Редкие, небольшие, не в пример ночным, но да — случалось и такое.

…В этот раз вернувшийся из большой дневной вылазки отряд тоже привёз раненого. В седле пошатывался, поддерживаемый с двух сторон оруженосцами молодой бледный рыцарь с жуткой раной под изодранной посеребрённой кольчугой. Страшный, судя по всему, был удар! И для попавшего под него, и для нанёсшего. Нечисть бьёт по жгучему серебру вот так, наотмашь, не жалея когтей и пальцев, либо в азарте битвы, чуя добычу и рассчитывая на живую кровь, либо будучи загнанной в угол, когда ничего иного ей уже не остаётся.

Около полусотни тевтонских рыцарей, окружённых оруженосцами, конными стрелками и кнехтами въехали на замковый двор, когда закатное солнце уже красило горы багровым румянцем. Но время тьмы — настоящей, кишащей кровососущими тварями ещё не наступило. Время было. На краткий отдых, скорый ужин и подготовку к ночному бою.

Раненого приняли орденский священник в белом плаще поверх чёрной рясы и лекарь-алхимик в грязном прожжённом фартуке. Очень странно было видеть за одним делом этих двоих, которые в ином месте и при иных обстоятельствах чурались бы друг друга, как чёт ладана, но сейчас, как и прочие тевтоны, именовали себя братьями.

— Раненного — в госпит! — распорядился Томас.

В следующую секунду однорукий кастелян затерялся где-то среди запылённых рыцарских плащей и усталых коней. То ли он забыл о гостях, то ли, наоборот — спешил доложить магистру о прибывших союзниках.

Клирик и знахарь увели, точнее, уволокли куда-то обвисшего у них на руках раненного рыцаря. Этого бедолагу тёмные твари до конца испить не успели, а значит, ещё была надежда.

— Глянь-ка русич, — Золтан дёрнул Всеволода за рукав, — Кажись, по нашу душу.

Ага. Кажись…

Тяжело ступая в их сторону направлялся предводитель вернувшегося отряда. Глава Закатной Сторожи. Мастер Бернгард.

Рослого боевого коня магистра уже подхватили за повод, и тянули в сторону расторопные слуги. Благородное животное — цок, цок, звяк, звяк — степенно удалялось к конюшне. Красавец-конь! Весь в серебре: блестящий налобник с выступающим между глаз шипом, нагрудник — аж с тремя шипами, которые в бою заставят расступиться и людей и нелюдь. Вздымающиеся бока прикрывала вплетённая в попону прочная сетка из спаянных воедино стальных и серебрёных колец. На поводе и сбруе тоже побрякивали бляхи с насечкой белого металла. Даже подковы, как показалось Всеволоду, были подбиты посеребрёнными гвоздями. Что ж, копыто хорошего обученного коня в сече — тоже грозное оружие и подспорье всаднику.

Тяжёлое длинное копьё (серебро — на наконечнике и на осиновом древке. Таким, к примеру, можно пошурудить в какой-нибудь норе, где прячется от солнечного света упырь) магистра, а также его большой треугольный щит (густые серебряные нашлёпки, а по центру — чёрный в белом окоёме крест) держали оруженосцы, однако шагающий к гостям тевтонский старец-воевода вовсе не был безоружным.

Слева на рыцарской перевязи у Бернгарад висел длинный меч, едва не касавшийся ножнами земли. Справа, на поясе, перетягивавшем добротную кольчугу двойного плетения с частыми серебряными вставками и посеребрённые бляхи нагрудника, покачивался узкий кинжал. На правом запястье в кожаной петле болтался увесистый шестопёр, все шесть граней-перьев которого также украшала густая серебряная насечка.

Посеребрённый горшкообразный шлем Бернгарда выглядел диковинно. Таких Всеволоду видеть ещё не приходилось. В отличие от привычных глазу сильно сплющенных сверху и наглухо закрывающих головы и лица шлемов-вёдер прочих орденских рыцарей, этот имел округлую верхушку и был к тому же снабжён подвижной лицевой пластиной-забралом, сильно выступающей вперёд.

Сейчас забрало было поднято, а лицо — открыто.

Лицо уверенного в себе человека. Лицо человека, способного заставить поверить в себя других. Лицо человека, знающего о многом.