Типы лидеров. Определить, найти подход, добиться своего

Тем не менее на момент смерти Гинденбурга в августе 1934 года Гитлер еще не достиг положения полноправного «фюрера нации». Когда Гинденбург был уже на смертном одре, Гитлер продавил важное конституционное изменение, согласно которому после смерти президента эта должность совмещается с должностью канцлера рейха. Поскольку Верховным главнокомандующим вооруженными силами являлся президент, это означало, что Гитлеру передается важнейшая часть конституционных полномочий. Его будущий официальный титул гласил — «Фюрер и Рейхсканцлер»[861]. С этого момента его власть стала еще более абсолютной, а идейные цели — яснее. Себялюбцем Гитлером руководила не только жажда власти. Он был еще и «идеологом непоколебимой убежденности»[862]. Его расовой интерпретации исторических событий сопутствовала пылкая вера в решающую роль «великой личности» в истории. Гитлер был страстным почитателем прусского монарха восемнадцатого века Фридриха II (Фридриха Великого). В глазах Гитлера он являлся блестящим олицетворением величия, поскольку сочетал абсолютную власть внутри своей страны с военными успехами за ее пределами, значительно расширил территорию государства и сделал Пруссию ведущей военной державой Европы. В конце Второй мировой войны, когда неминуемое поражение нацистской Германии было уже совершенно очевидным для всех, Гитлер продолжал черпать вдохновение из подаренной ему Геббельсом «Истории жизни Фридриха II Прусского» Томаса Карлейля[863].

К 1934 году к Гитлеру обычно обращались «Мой фюрер», хотя в подавляющем большинстве случаев, разговаривая с нацистскими лидерами, сам он называл их по фамилии. Он прилагал намного больше усилий к созданию своего имиджа, чем к выработке политического курса. Исключение составляли только темы, которыми он был особенно одержим: ликвидация еврейского влияния (в конечном итоге превратившаяся в политику истребления евреев как таковых), наращивание германской военной мощи и международная политика (речь о которой пойдет в следующей главе). Единственным, в чем система была не столь тоталитарной, стали острые дискуссии по другим вопросам, происходившие среди непосредственных подчиненных Гитлера. Следуя самым общим указаниям фюрера, они старались сделать именно то, что, по их мнению, должно ему понравиться. Такое положение дел скорее способствовало дальнейшему укреплению его огромной власти, хотя трудно назвать эффективным руководителя, который делает себя недосягаемым, непредсказуемо вмешивается в происходящее, склонен к пространным монологам и не интересуется деталями принимаемых решений[864].

Из-за возможности критических дискуссий Гитлер терпеть не мог заседания кабинета министров. В 1933 году, когда он еще возглавлял коалиционное правительство, в котором консерваторов было больше, чем нацистов, кабинет заседал четыре-пять раз в месяц вплоть до летних каникул, после которых это происходило уже далеко не так же часто. Он предпочитал встречи с глазу на глаз, на которых он был уверен в своем превосходстве, и практиковал в отношениях со своими министрами ярко выраженный фаворитизм[865]. К концу 1930-х заседания кабинета вообще прекратились. К этому времени любая видимость коллективного управления исчезла, и никто в системе не ставил под сомнение, что правом принимать окончательные решения обладает фюрер, и только он. Политические вопросы, на которых Гитлер изволил сосредоточиться лично, решались им самим, причем для консультаций в каждом конкретном случае он мог вызвать к себе любого человека по собственному усмотрению[866].

К 1936 году популярность Гитлера в Германии не ставилась под сомнение. Несмотря на то что своим почти 99 %-ным результатом нацистская партия была обязана кампании запугивания значительного меньшинства электората и опасениям последствий негативного голосования, вполне очевидно, что тогда Гитлера поддерживала бóльшая часть населения Германии. Восстановление экономики, национальная гордость в связи с возрождением военной мощи страны и широко распространенное мнение о величии Гитлера были политическими реалиями того времени. Никто не был убежден в гениальности Гитлера в большей степени, чем он сам. Как пишет Кершоу: «Гордыня — эта почти катастрофически высокомерная самоуверенность — была неизбежностью. Момент, когда гордыня возобладала, настал в 1936 году»[867]. В начале 1938 года Гитлер говорил австрийскому диктатору Курту фон Шушнигу: «Я достиг всего, что собирался совершить, и поэтому я стал, наверное, величайшим немцем всех времен»[868].