Тирания Я: конец общего мира

Речь идет об отношениях, претендующих на полное отсутствие негатива, – в отличие от отношений с себе подобными, в которых не избежать недоразумений, разногласий и конфликтов. Индустрия данных сумеет разработать крайне сложные системы с единственной целью – чтобы лучше управлять огромной частью нашего бытия. Тут мы никоим образом не имеем дело с «надзорным капитализмом», как ошибочно полагает Шошана Зубофф[74], – об этом можно говорить, когда средства мониторинга используются для дисциплинарного контроля и только на уровне государств, однако экономическая система и не думает за нами шпионить, ей надо отслеживать наше поведение, – в большинстве случаев с нашего согласия, – претендуя только на одно: она хочет разметить вехами всю нашу повседневную жизнь.

Перед нами технолиберальная и робото-ориентированная версия этики «care»[75], морально-политической философии, которая утверждает ценность заботы о людях, в первую очередь – самых уязвимых, и призвана устанавливать межчеловеческие связи, в которых должно быть больше отзывчивости и солидарности. К концу нулевых ей посвятили немало книг и статей по всему миру, но в дальнейшем она так и не стала общепринятой поведенческой нормой: реализовать это поспешила цифровая индустрия. В действительности стадия «общества потребления», – когда игра с предметами происходит на заданном расстоянии, чтобы стимулировать желание, – быстро сменилась другой: мы постоянно обнаруживаем то, что нам наверняка идеально подойдет. Сомнения, почти всегда присущие намерению что-либо купить, отметаются в пользу так называемых соответствующих признаков, и в каком-то смысле нам не остается права голоса. Мы наблюдаем смерть желания, понимаемого как свидетельство, что нам чего-то не хватает: вместо него – примат идеального соответствия, обеспеченного системами, которые должны предугадать наши чаяния и сделать так, чтобы они осуществлялись прежде, чем мы сами успеем почувствовать их первые сигналы.

В таком положении мы заведомо воспринимаем себя как объект беспрестанных – и эксклюзивных – забот, полагая, что заслужили жизнь, в которой почти нет трудностей и куда больше удовольствий. К тому же из этого вытекает так называемая сферизация жизни, когда каждому отведено существование внутри пузыря, созданного благодаря привилегированной связи с системами, обращенными лично к нему. Отсюда три важнейших следствия. Во-первых, тот факт, что постоянно поддерживаются личные привычки, стимулируется выбор поведения, соответствующего единственной предполагаемой личности, и это более широкое явление, чем «пузырь фильтров» в теории Эли Паризера[76], когда во время навигации по интернету и социальным сетям мы встречаем информацию, в основном подкрепляющую наше мнение по разным вопросам. Этот принцип задает более широкий спектр действий, относимых к различным сторонам жизни, в которых видится прямое нам соответствие. Например, занятия каким-либо спортом с той или иной интенсивностью, выбор ресторана, встреча с определенным человеком в определенном месте.

Во-вторых, всякий вклад другого в разных обстоятельствах обречен оставаться маргинальным из-за наших упущений, сомнений, глубинных несовершенств и уступает единственной истине, принятой в качестве неопровержимой. Таким образом, теряется целый аспект социальной жизни, до сих пор складывавшийся благодаря обмену, взаимодействию, неожиданным открытиям, которые теперь вытеснил голос, как будто ниспосланный свыше и исполненный благих намерений. В-третьих, такое положение неизбежно отобьет у нас желание вмешиваться в ход событий, ведь в границах частной жизни мы сможем испытывать чувство, будто реальность такова, что лучше не придумаешь, и это по-своему станет сдерживать нашу готовность действовать: мы будем только рады идти рука об руку с верным и надежным спутником.