Тирания Я: конец общего мира

На протяжении 2010-х годов, по мере того как слабела роль государственных служб, расцвел и получил широкий резонанс относительно новый критический дискурс. Констатировалось следующее: нас лишили вещей, которые, однако, нам всем принадлежат. Нужно собраться с силами, чтобы их отвоевать: это наше общее благосостояние. Разумеется, вопрос ставился существенный – о необходимости гарантировать всеобщее право на охрану здоровья и доступ к качественному медицинскому обслуживанию через механизмы солидарности, но ораторы зачастую прикрывали этим такие требования, как право что-либо иметь, владеть какими-либо ценностями. При этом все быстрее терялся еще один аспект, возможно, не столь принципиальный, но не менее знаковый и жизненно важный – присущая обществу, и вообще человеческой жизни, потребность в неких разделяемых ценностях и нарративах, без которых не обеспечить взаимопонимание и не создать конструктивные связи между людьми. Ведь все это время хирела и постепенно превращалась в ничто вера в дискурсы, планы, убеждения – и даже утрачивались надежды на то, что улучшение нашего индивидуального и коллективного положения зависит только от вклада каждого в общий порядок. Тот, который формирует неиссякаемое обилие сингулярностей и структурируется рядом фундаментальных принципов, спаивающих членов политического сообщества. Ныне всеобщее согласие не в ходу – судя по всему, умами сполна овладело разочарование. Следовательно, любые слова, продолжающие скрыто или явно защищать подобные заповеди, как будто входят в противоречие с повседневными реалиями, в которых живет большинство.

На том же историческом этапе, ближе к середине 2010-х годов, стал проявляться еще один уникальный феномен: мода сообщать факты, не убедившись, что они соответствуют действительности. Наступила новая эпоха «свободы выражения», более не обремененной моральным долгом сверяться с тем, что должным образом признано достоверным. Явление застало нас врасплох, быстро распространилось и произвело ошеломительный эффект. Понятие «постправды» утвердилось в эти неспокойные времена как симптом наших недугов, признак утраты ориентиров. С тех пор об этом не перестают строчить тома. Некоторые, – как правило, глядя на происходящее сверху вниз, – обеспокоились тем, что грядет новое разделение на «истинное и ложное», причем такое, что станет «угрозой для демократии»[106]. На самом деле, как часто бывает, здесь выявилось следствие, а не причина, и это не только говорит о близорукости, да еще с оттенком неуместного морализма, но и мешает разглядеть главное. А именно – разделение уже произошло, но не на «истинное и ложное», а на «я» и «мы», на субъективные взгляды отдельно взятых людей и то, что до недавнего времени служило общим понятийным фундаментом. Этому способствовали два определяющих фактора, выкристаллизовавшиеся на рубеже 2010-х годов.

Во-первых – посетившее многих чувство, что нас давно предали и на наших глазах в демократических обществах, утверждающих либеральный индивидуализм, продолжает разваливаться общественный договор, основанный на действенности государства и принципе солидарности. Произошел разрыв между тем, что говорят и изображают различные инстанции, более или менее официальные, и калейдоскопом повседневных ситуаций – часто более сложных, чем они предстают в рассказах или обещаниях. Обостряющееся несоответствие породило горькое впечатление: мы наблюдаем, как возникают – и словно параллельно развиваются – две реальности. Одна все больше опирается на конструкцию, призванную защищать определенный порядок, другая – совсем непохожая – ощущается на собственной шкуре или, скажем так, через пустой кошелек. Как будто опровергнут принцип, сформулированный Симоной Вейль, а именно: «Потребность в правде – самая святая из всех существующих. Но о ней всегда молчат»[107]. Только осознаем ли мы, что «альтернативные факты» (alternative facts) хоть и считаются новым явлением, существовали задолго до нынешних времен, способствуя глумлению над здравым смыслом и разрушению судьбы, – как та ложь на уровне государства, которую распространяли различные американские правительственные органы на протяжении целого десятка лет, пока шла война во Вьетнаме[108], или пламенные восторженные речи, провозглашающие образование Европы, которая станет «социальной», и еще уйма примеров, непрестанно множащихся по всему миру со времен неолиберального поворота, начатого на заре 1980-х годов.