Тирания веры

В любых других обстоятельствах это показалось бы смешным, но через миг нам с палубы сбросили веревочную лестницу. Я заколебалась: с одной стороны, мне хотелось остаться в лодке, подальше от опасности, и притвориться, будто я помогаю сэру Радомиру; но, с другой стороны, меня гнала вперед верность Вонвальту… не говоря уже о странном нежелании пропустить столь опасное приключение, которое, как я уже воображала, мы будем еще много лет вспоминать и обсуждать в тавернах. В конце концов я ухватилась за набухшие от морской воды веревки и взобралась на борт когга.

Кто-то зажег на главной палубе фонари, свет которых показался мне непростительно ярким – все-таки мы приложили столько усилий, чтобы слиться с тьмой. Вокруг уже лежали трупы; одного из гребцов обезглавили, и его голова катилась по палубе, как пушечное ядро. Другому нанесли глубокую рану между плечом и шеей – клинок вошел в плоть дюймов на шесть, и гребцу было не суждено пережить подобное увечье. Он привалился к стенке юта, чтобы надавить на рану и не дать ей открыться, но его лицо уже посерело, а щеки впали.

Однако наши враги тоже несли потери. Один матрос лежал среди кучи собственных внутренностей, которые вывалились наружу, подобно содержимому перевернутой тележки мясника. Другой корчился от боли и хватался за пах, где топор отсек ему мужское достоинство. Кровь текла по щелям между досок, как по долу меча.

Вонвальта я не видела. Мне было не понять, вскарабкался ли он на борт или сразу нырнул в корабельный трюм – а снизу определенно доносились крики и удары стали о сталь. Однако на палубе была капитан Галла, и я восхищенно смотрела, как она с безжалостным имперским мастерством расправляется с двумя матросами.

– Осторожно! Справа! – рявкнула она мне. Я обернулась и увидела мужчину… нет, мальчика не старше четырнадцати или пятнадцати лет, который надвигался на меня с кривым секачом в руке. Если бы я успела хоть немного поразмыслить, то попыталась бы сохранить ему жизнь, ведь этот парнишка был так юн, однако он не оставил мне выбора… да и кровь моя кипела столь бурно, что я позабыла обо всяком благородстве. Быстро, неуклюже парировав его удар, я неловко нанесла свой и неглубоко вонзила клинок в незащищенную шею. Парнишка упал на палубу, побледнел, стал корчиться, захлебываться, и, наконец, кровь покинула его вместе с жизнью. После битвы этот мальчик, как и многие другие убитые мною, долгие годы преследовал меня во снах. Я многократно просыпалась в холодном поту, роняя безутешные слезы и горюя по этому юному и, как мне думалось, невинному матросу – ведь в те минуты я забывала его лютый взгляд, брызжущий слюной рот, искривленный в крике, и зажатый в руках кривой секач, который он намеревался вонзить в мою плоть.

За моей спиной раздался вопль, и я резко обернулась. Ко мне мчался другой матрос, вооружившийся одноручным топором, который он отобрал у нашего мертвого гребца. Защищаясь, я подняла свой короткий меч и встала в неуверенную стойку, ведь меня не учили, что делать, если на меня бросаются не с мечом; однако волнения мои оказались напрасными. Что-то просвистело мимо моего левого уха и вонзилось матросу в лицо. Из раны во все стороны брызнула кровь. Матрос беззвучно рухнул на палубу. Я обернулась и поняла, что Галла метнула в него свой собственный топор.

– Идем, – хладнокровно сказала она и жестом велела следовать за ней в недра корабля. Я повиновалась.

Мы нашли люк и спустились в трюм. До меня доносились звуки и запахи неистовой хаотичной битвы: удары мечей и топоров по влажным телам и сухому дереву; едкая смесь крови, вонючего пота и дерьма; вибрации и глухой топот быстро переставляемых ног; скрежет стали, вынимаемой из дерева.

Я окинула взглядом представшую передо мной сцену. Корабельный трюм отчасти походил на низкий темный зал какого-нибудь подземелья. Вместо колонн его потолок подпирали деревянные шпангоуты. На другой стороне трюма последние матросы из немногочисленного экипажа корабля пытались защитить безоружного человека в дорогих одеждах. Я увидела Вонвальта: его лицо блестело от пота, рубаха была порвана в полудюжине мест, а вокруг, подобно почетному караулу, стояли четверо гребцов, одного из которых ранили в бедро. Им противостояли шестеро или семеро вражеских матросов, вооруженных чем попало; они прятались за наспех сложенным укреплением из ящиков и мешков со съестными припасами. Похоже, перед тем как мы вошли, Вонвальт применил Голос Императора, поскольку некоторые бросили оружие и стояли на месте, оглушенные. Никто не обращал на них внимания, вместо этого сосредоточившись на тех, кто еще сопротивлялся.

Сразу стало ясно, как завершится стычка. Пусть врагов осталось больше, чем нас, но нашим бойцам было не занимать мастерства.