Тишина камней

Поговаривают, что существует озеро в глуши леса, достав до дна которого можно вынырнуть уже на глади Хорой, но о достоверности подобных слухов сообщить некому.

А вот вера эклиотиков обещала бесконечные утехи в садах Гульгарда. Нужно лишь отдавать часть дохода деньгами или урожаем странствующим монахам, дабы обеспечить попадание души в нужное русло небесных потоков. И Коган отдавал часть награбленной добычи из личной доли.

Пото надеялся, что душа Когана устроена, как он того и желал, а вот его безмолвная душа успокоиться никак не могла и трещала по швам вины и самобичевания.

В тесварице, где они снимали жилье, Сопливого не оказалось.

Пото залег на чердаке и наблюдал оттуда за Уделом.

«Выследить и убить Ри, — наставлял Пото и покачивался, подперев подбородок одной рукой. — Но сначала найти Сопливого. Я головой за него отвечаю».

Рану он обработал мазью с оранговым порошком, — ничего лучшего для быстрого заживления не найти, — и перевязал. В глазах мутнело от потери крови, но это беспокоило меньше всего.

Пото был абсолютно уверен в том, что Сопливый томится в клетке на территории Удела. Наверняка они прознали о способностях мальца и не смогли бы отказаться от подобной добычи, наткнувшись на праздно гуляющего нового нюхача Когана Халлы.

Проторчав на чердаке весь следующий день и так и не выяснив ничего, Пото решился на штурм. Оставалось выбрать из двух вариантов поведения: открытый — когда, раздевшись догола и обвязавшись гвиртовыми пластинами и ножами, можно было рассчитывать на эффект недоумения и просто войти в логово эклиотиков, онемевших от вида обнаженного, безоружного безумца, а уже на месте разделаться с противником; или тайный — под покровом ночи скрытно проникнуть, чтобы разузнать необходимую информацию и вызволить мальчонку из плена.

«Ослушался приказа не спускать глаз с Сопливого и потерял обоих».

Пото сгрыз ногти до мяса в ожидании ночи.

Переодевшись в чистый стеганый кафтан со множеством потайных кармашков и креплений, безмолвный вооружился и без труда проник на землю Удела.

Дождавшись, когда тонкий горб Льяд скроется за облаком, Пото бесшумно добрался до двери, к которой не подпускали учеников и куда этим утром доставили пленника.

На плацу перед казармами дежурили послушники, прогуливаясь с факелами и рассказывая друг другу заученный материал. Иногда они, прикрыв рты, хихикали, коверкая имена божков и членов династии Гирей. Проникшего шпиона пустословы не заметили бы даже, если прошли бы рядом: внимательный осмотр, хоть и входил в круг обязанностей, нисколько их не заботил.

Но были еще две башни — с пиками, устремленными в черное небо. Они расположились по обе стороны от основного здания Удела, многоуровневого замка, сложенного из блоков твердокаменных пород, похожих на гранит. Там несли ночную стражу выбранные из числа учителей Верховным старожилом, заведующим жизнедеятельностью Удела. Эти-то смотрели в оба. Но выследить вайши и у них не было никаких шансов — ни тени, ни следов, ни звука — ничто не могло выдать наемника, взращенного на деньги самих эклиотиков.

Без единого звука открыв дверь и проникнув в темный коридор, ведущий вниз, Пото вдруг осознал, что идет против основных нанимателей вайши. Многие считали Твердыню в Гавани и конкретно Изувера хозяином клана, но Мастер вдалбливал сызмальства: эклиотики такие же клиенты, как и другие. И забывать о том, что именно эти люди со сгнившими душами погубили множество купленных детей лишь для того, чтобы посмотреть: а что будет, если в мозг ребенку вставить кусочек карга, не надо. Мастер никогда не навешивал ярлыки ни жертвам, ни заказчикам, он не называл слов «хорошо» или «плохо», но пытался воспитать в будущих убийцах чувство ответственности за выбор той тропы, на которую они встали.

И Пото сейчас всецело ощущал эту тропу под ногами.

Спустившись до самого нижнего яруса, он попал в узкий коридор с парой уже затухающих факелов. По три проема высотой с человеческий рост выделялись с каждой стороны чернотой и один, самый дальний, отличался бледным зеленоватым свечением.

Пото расслышал приглушенное бормотание. Оно прерывалось жалким писком.

Пыльный мох и плесень на стенах были насквозь пропитаны десятками гвальд мучений и истязаний. Каждый кирпичик невольно поглощал стоны и крики обреченных, превращаясь в могилы неупокоенных.

По мере того, как безмолвный проходил мимо переполненных студеной тьмой камер, приближаясь к той, что мерцала страхом мотылька, из каждого проема на него дышала сама смерть, прирученная, и тем и оскорбленная.

Пото замер у последнего проема, отметив про себя, что коридор поворачивает влево, и стал вслушиваться.

— Ты сделаешь это, — увещевал спокойный, но твердый голос.

В ответ раздался всхлип и жалостливое нытье:

— Ну, можно я не буду… Ну пожалуйста…

— Шенкарок испытывает великие страдания, — укорял уже другой, хриплый голос, — за всех нас. Он учит терпению и покорности судьбе. Держи.

Пото осторожно заглянул в камеру.