Тюремный дневник

Она на секунду перестала плакать.

– Да, дочка, – она даже силилась улыбнуться.

– Вот, видишь, – улыбнулась я, – она тебя ждет. Ты очень скоро к ней вернешься. – Это была стандартная фраза, которую миллион раз повторяли совершенно не знающие своего будущего заключенные. «Скоро» дает надежду, но при этом не содержит лишних обещаний.

Вернулся надзиратель. Увидев его, Элис снова забилась в истерике, умоляя не запирать ее снова, но он захлопнул железную дверь и вышел из отделения. Я так и осталась у окошка. Сердце будто чувствовало неладное – уж слишком сильно она реагировала на запертую камеру.

Вдруг на моих глазах она упала на пол и стала биться в судорогах, но уже через минуту затихла без движения. Мне показалось, что она перестала дышать.

– Элис! – заорала я, барабаня в дверь. – Слышишь меня?! Слышишь?! Успокойся! Только, пожалуйста, дыши! Помнишь свою дочку, Элис, помнишь?! Ты не можешь сдаться, слышишь?! Дыши!

Но ни мои крики, ни грохот в дверь никакого эффекта не возымели. На громкий звук из камер высыпали другие женщины.

– Позовите на помощь! – крикнула я им, но никто не шевельнулся. – Да что ж это такое? – возмутилась я и бросилась к двери отделения, где на стене была малюсенькая красная кнопочка с надписью «Для чрезвычайных ситуаций». Это был как раз такой случай – минута промедления могла стоить Элис жизни. Возле меня в секунду оказалась Аманда:

– Стой! – заорала она. – Не смей нажимать ее! Тебя же отправят в одиночку! Я видела, они всегда так делают. Они не любят, когда их тревожат по пустякам. Ты только хуже ей сделаешь!

– Куда уж хуже, Аманда?! Она же умрет! – не послушалась я и нажала кнопку. Но ничего не произошло. Я нажала снова, и снова, и снова. Наконец, из дырочек динамика над кнопкой раздался рассерженный женский голос:

– Что случилось?

– У нас ЧП! – продолжала орать я. – Девушка в камере, она не дышит!

– Я пришлю к вам кого-нибудь, – голос затих.

Через пару секунд дверь в отделение распахнулась, и в отделение влетела целая толпа надзирателей:

– Все по камерам! Двери захлопнуть! – заорала одна из них.

Девушки моментально исчезли, подчинившись приказу. Один за одним раздались щелчки захлопывающихся железных дверей. Мы все до одного попрятались по камерам и прильнули к дверным окошкам.

Вслед за надзирателями прибежал и мужчина в белом халате. Моя камера была близко к происходящему, так что из слов надзирателей я разобрала, что Элис делали искусственное дыхание. Минут через пятнадцать ее, едва передвигающуюся, вывели из отделения. Вечером мне приказали убрать ее камеру – это означало, что она больше не вернется.

– Может, ее перевели под домашний арест, Аманда, – с надеждой сказала я, оторвавшись от занятий с ученицей, – или хотя бы в больницу.

– Ага, конечно, – хмыкнула Аманда, – на первый этаж ее отправили, в одиночку. Они всегда так с буйными делают.

– Она не буйная, а просто больная! – возмутилась я.

– А им без разницы: буйная, больная, главное – от нее проблемы. Я тебе говорила, ты ей хуже сделаешь.

Мое сердце сжалось от страха, что я навредила бедной девушке, но, с другой стороны, что мне оставалось делать? Не смотреть же, как она умирает?!

Через пару дней, когда меня в очередной раз повели на встречу с отцом Виктором, я боязливо поглядывала в окошки камер первого этажа. В одной из них лежала Элис. Тихо, просто уставившись в потолок.

Love After Lock Up [22]

Однажды в пятницу вечером в отделении наблюдалось странное шевеление. Заключенные чего-то ждали, готовили еду в микроволновке и сдвигали синие пластиковые кресла к телевизору. Такого единения в просмотре телепередач не наблюдалось никогда. Обычно передачи смотрелись малыми группами в зависимости от предпочтений и знания иностранных языков. Иногда испаноговорящие брали верх и заполучали пульт, тогда вокруг телевизора собирались латинос, и отделение заполнялось громкими эмоциями Мари, которая, как известно, полюбила Хуана. В другие дни побеждали афроамериканки – тогда мы слушали рэп и R&B, а также интимные подробности из жизни голливудских звезд. Когда пульт доставался мне, я смотрела географические или исторические документальные фильмы, сперва в одиночестве, но потом ко мне стали подтягиваться с подчеркнуто умным видом те, кто хотел принадлежать к интеллектуальной элите отделения, как правило, конечно, мои ученицы и женщины постарше.

Но тот вечер был особенным – что-то смотреть собирались все.

– Бутина, – обратилась ко мне Аманда, – ты лучше иди к себе, а то мне неудобно перед своей учительницей. Мы тут реалити-шоу будем смотреть. Оно неприличное, и там много ругаются матом.

– Это чего это?! – картинно возмутилась я, – я тоже хочу смотреть это телешоу. Вот и буду. Увидишь!

– Ну как хочешь, – хихикнула Аманда. – Девки, Бутина будет смотреть «Жизнь после тюряги»! – громко оповестила она отделение.

– Да ну, на фиг, – рассмеялись женщины. – А ну дайте ей кресло по центру. Это будет само по себе шоу – смотреть, как наша Золушка-учительница будет смотреть «Жизнь после тюряги».