Читаем Тюремный дневник полностью

– Так, ладно, отойди на середину камеры, я на тебя посмотрю.

Я послушалась и, чувствуя себя несколько глупо, отошла в центр камеры. Девушка за дверью подпрыгнула, и лицо появилось и исчезло в окошке двери.

– Ясно. Пятый. Вечером принесу тебе трусы и теплую кофту. Я так понимаю, что у тебя ничего нет, – безапелляционно заявила заключенная за дверью, и маленькие шажочки растворились в тишине коридора.

Я вернулась на свою бетонную кровать и еще несколько минут в недоумении сидела в одном положении, пытаясь осознать, что это было. Со времен обезьянника я не общалась с другими заключенными. Меня окружали только надзиратели. «Какая она? – думала я. – Что ей нужно? Зачем ей помогать мне?»

Когда зашло солнце, я снова услышала знакомый голос за дверью.

– Эй, ты! Я сейчас тебе просуну трусы и кофту под дверью, просто потяни за уголок.

И под дверью и впрямь появился коричневый уголок женских трусов, а за ними я вытянула и бежевую застиранную кофту с длинными рукавами.

– Господи, мэм, спасибо. Тут так холодно. Как я могу… – прокричала я в щелку – заплатить вам? Мне нечего дать вам взамен.

– Успокойся, ничего не надо, – послышалось в ответ. – Я в прачке работаю, нам перепадает иногда.

Шаги снова исчезли.

Я быстро напялила кофту, и это дало хоть какое-то спасение от постоянной дрожи из-за ужасного холода бетонной камеры.

Сколько было времени, я не знала, часов у меня снова не было, все вещи и документы у меня отобрали при переводе в новую тюрьму. Вечером, когда через узкое окошко в стене я увидела, что солнце уже клонилось к закату, надзиратель ключом открыла небольшой отсек в двери моей камеры, и в нее просунула поднос с ужином – огромной порцией макарон и парой печенек. И окошко тут же захлопнулось.

Я схватила поднос и оглянулась вокруг, соображая, как я буду есть. Стола в камере не было, так что есть можно было только на коленях или на полу. На коленях лучше не стоит, подумала я, заметив, что дно подноса заляпано едой – подносы составлялись друг на друга пирамидкой, поэтому остатки еды с нижнего подноса прилеплялись ко дну верхнего. Испачканную единственную униформу будет невозможно отмыть холодной еле-еле текущей из крана водой. Так что я решила есть на полу. Как скоро заберут поднос, было непонятно, когда в следующий раз покормят – тоже, потому я, уже наученная печальным опытом длительных по двенадцать часов перерывов в приеме пищи, как могла запихивала, почти не пережевывая, в себя макароны.

Не успела я разделаться с ужином, как окошко вновь открылось, и поднос потребовали отдать. Взгрустнув, что я не справилась со спринтом поедания тюремных макарон, я просунула наполовину полный поднос в окошко, которое тут же захлопнулось.

Ужин немного согрел меня, и я решила поспать. Во сне время идет быстрее, а ночью мне обещали «свободное время». Что это означает, я не представляла, но звучало обнадеживающе.

Стоило мне свернуться в клубок на бетонной кровати, на которой я уже расстелила матрас и простыню, и завернуться в выданное накануне шерстяное серое в больших синих квадратах одеяло, в мое окошко в двери постучали. Я вздрогнула.

– Эй, ты, – послышалось из-за двери. – Ты ничего не съела. Есть хочешь?

Я спрыгнула с кровати и, запутавшись в одеяле, подлетела к дверной щелке.

– Извините, буду, – прокричала в щель я.

– У меня немного есть, заказ из тюремного магазина принесут только в пятницу, но кое-что я просуну тебе под дверь, – на очень ломаном английском языке с неизвестным мне акцентом ответил голос. Я заглянула в окошко. На меня смотрела темноволосая женщина, похожая на цыганку и широко улыбалась практически беззубым ртом.

– Спасибо, – прокричала я в щель.

Через несколько минут под дверью появился уголок тоненького серого пластикового пакетика, вытянув который, я обнаружила несколько раскрошившихся соленых крекеров. Женщина исчезла.

Будь я на воле, я бы точно испугалась брать еду у незнакомки, но в тюрьме все иначе – во-первых, есть хотелось невероятно, так что инстинкт выживания все равно бы взял верх, а во-вторых, моя душа всеми фибрами хотела верить в то, что в этом мире все еще осталось добро. Мне нужно было верить, и я поверила этой женщине.

Устроившись на кровати, я решила разделить свои десять крекеров на ровные порции и спрятать под одеждой в ногах кровати, где ее полагалось хранить в большом пластиковом ящике, похожем на те, что дают в аэропортах при прохождении контроля. Как знать, что ждет дальше?

Я снова свернулась в клубочек, с головой накрывшись одеялом. Открыв глаза в домике из шерстяного одеяла, я увидела, как сквозь дырочки в ткани в мое убежище от яркого дневного света, который в камере не выключали, и страшного холода, проникает свет, похожий на бриллиантовые звездочки родного алтайского неба. Стало так спокойно, будто я снова дома… И я заснула.

Свободное время

Раздался громкий щелчок, от которого я чуть не подпрыгнула, металлическая дверь отворилась, и в нее заглянула полная чернокожая надзирательница в огромных черных очках в толстой пластиковой оправе.

Перейти на страницу:

Все книги серии Портрет эпохи

Я — второй Раневская, или Й — третья буква
Я — второй Раневская, или Й — третья буква

Георгий Францевич Милляр (7.11.1903 – 4.06.1993) жил «в тридевятом царстве, в тридесятом государстве». Он бы «непревзойденной звездой» в ролях чудовищных монстров: Кощея, Черта, Бабы Яги, Чуда-Юда. Даже его голос был узнаваемо-уникальным – старчески дребезжащий с повизгиваниями и утробным сопением. И каким же огромным талантом надо было обладать, чтобы из нечисти сотворить привлекательное ЧУДОвище: самое омерзительное существо вызывало любовь всей страны!Одиночество, непонимание и злословие сопровождали Милляра всю его жизнь. Несмотря на свою огромную популярность, звание Народного артиста РСФСР ему «дали» только за 4 года до смерти – в 85 лет. Он мечтал о ролях Вольтера и Суворова. Но режиссеры видели в нем только «урода». Он соглашался со всем и все принимал. Но однажды его прорвало! Он выплеснул на бумагу свое презрение и недовольство. Так на свет появился знаменитый «Алфавит Милляра» – с афоризмами и матом.

Георгий Францевич Милляр

Театр
Моя молодость – СССР
Моя молодость – СССР

«Мама, узнав о том, что я хочу учиться на актера, только всплеснула руками: «Ивар, но артисты ведь так громко говорят…» Однако я уже сделал свой выбор» – рассказывает Ивар Калныньш в книге «Моя молодость – СССР». Благодаря этому решению он стал одним из самых узнаваемых актеров советского кинематографа.Многие из нас знают его как Тома Фенелла из картины «Театр», юного любовника стареющей примадонны. Эта роль в один миг сделала Ивара Калныньша знаменитым на всю страну. Другие же узнают актера в роли импозантного москвича Герберта из киноленты «Зимняя вишня» или же Фауста из «Маленьких трагедий».«…Я сижу на подоконнике. Пятилетний, загорелый до черноты и абсолютно счастливый. В руке – конфета. Мне её дал Кривой Янка с нашего двора, калека. За то, что я – единственный из сверстников – его не дразнил. Мама объяснила, что нельзя смеяться над людьми, которые не такие как ты. И я это крепко запомнил…»

Ивар Калныньш

Биографии и Мемуары / Документальное

Похожие книги

10 гениев бизнеса
10 гениев бизнеса

Люди, о которых вы прочтете в этой книге, по-разному относились к своему богатству. Одни считали приумножение своих активов чрезвычайно важным, другие, наоборот, рассматривали свои, да и чужие деньги лишь как средство для достижения иных целей. Но общим для них является то, что их имена в той или иной степени становились знаковыми. Так, например, имена Альфреда Нобеля и Павла Третьякова – это символы культурных достижений человечества (Нобелевская премия и Третьяковская галерея). Конрад Хилтон и Генри Форд дали свои имена знаменитым торговым маркам – отельной и автомобильной. Биографии именно таких людей-символов, с их особым отношением к деньгам, власти, прибыли и вообще отношением к жизни мы и постарались включить в эту книгу.

А. Ходоренко

Карьера, кадры / Биографии и Мемуары / О бизнесе популярно / Документальное / Финансы и бизнес