– Привет, – сказала девушка напротив, и ее глаза улыбнулись.
– Привет! – тоже улыбнулась я. – Предлагаю познакомиться. Меня Мария зовут. А тебя?
– Клара, – ответил голос из-за двери.
– Что ты делаешь, Клара? – поинтересовалась я, стараясь нащупать тему для разговора.
– Спать собираюсь.
– Ой, извини, я не хотела тебя потревожить, – смутилась я, про себя подумав, что странно спать утром, хотя, как говорится, «на вкус и цвет».
– Ничего. Я все время сплю, – зевнула заключенная. – Так время быстрей проходит. – Мне утром и вечером снотворное дают уже много месяцев. Я только поесть просыпаюсь. Ну все, пока! Девушка скрылась где-то в глубине камеры, и уже через несколько минут послышался громкий раскатистый храп.
Заключенная не обманула. Ее храп был постоянным звуком в наших стенах. К нему и я со временем привыкла, как к мерному гудению люминесцентных ламп. Так я воочию впервые увидела то, что ждало бы меня, согласись я на прием волшебных психотропных таблеточек. Страшно представить, что происходит с мозгом человека, если он все время, днем и ночью, спит. Такие заключенные, конечно, сверхудобны – по сути, это только тело, иногда выползающее за подносом с тюремной баландой и не доставляющее проблем. Оно просто существует. Летят дни, месяцы, годы, а человек постоянно пребывает в царстве Морфея. Клара не была, как я, в режиме социальной изоляции, на одиночном содержании двадцать два часа в сутки в камере за запертой железной дверью. В редкие моменты возвращаясь в наш мир, она медленно, придерживаясь за бетонные стены и железные перила лестницы, сползала на первый этаж, там ела и снова исчезала в темноте своей камеры.
Как я потом заметила, Клара была далеко не одна такая, многие девушки в отделении плотно сидели на разных дозах успокоительного для «собственной безопасности» – они странно, невпопад, улыбались, у них была замедленная речь, как у пьяного, они теряли логику повествования, неожиданно забывая, о чем только что шел разговор, и очень много спали. Когда медсестра вовремя не привозила тележку с медикаментами, они становились раздражительными и подчас агрессивными.
Психотерапевты в тюрьме всегда были в состоянии боевой готовности. Записаться на прием было несложно, нужно было только заполнить маленький листок бумаги, и «помощь» уже в пути. Тех, кто не записывался самостоятельно, регулярно посещал улыбчивый доктор в белой рубашке. Особое внимание он уделял тем, кто только что вернулся с судебного заседания и плакал по телефону, разговаривая с близкими. Кроме таблеток можно было нарваться на изоляцию в особой одиночной камере на первом этаже. Там заключенного оставляли лежать в смирительной рубашке и щедро накачивали успокоительным. Отдельных везунчиков в некоторых тюрьмах, где мне удалось побывать, как, например, в Оклахоме, из-за недостатка камер придумали просто сажать замотанными в смирительную рубашку на стул и привязывать к нему. Стоило человеку, потерявшему, например, кого-то близкого на воле, а такое случалось, к сожалению, нередко, истерично зарыдать в трубку, бывалые заключенные отделения всеми правдами и неправдами пытались оттащить его от телефона, объясняя, что и без того незавидное положение может стать еще хуже. Однажды я видела, что бывает, если этого сделать не удалось. Девушки не было около недели, а когда она вернулась, то постоянно неестественно улыбалась и говорила, что у нее все просто замечательно. Это была самая страшная улыбка, которую я видела в своей жизни.
«Господи, – думала я, – разве так можно?! Что же с ними будет, когда они через много лет окажутся на свободе? Это же больше не человек, а просто овощ. Их же медленно убивают. Что это? Новая лоботомия, которой в 1940-е годы в США “успокаивали” солдат, возвращавшихся с фронта и испытавших тяжелое душевное потрясение? Тогда одной из главных причин широкого распространения лоботомии стало стремление снизить расходы на содержание обслуживающего персонала. Мир изменился? Вы уверены?».
Я по телефону не плакала. У меня и так все было очень хорошо.
Джим и телефонные разговоры
Следующей ночью мне снова дали «свободное время». Быстро натянув униформу, я выбежала в коридор и спустилась по железной лестнице прямиком к телефону.
– Джим, извини, что я в два часа ночи, – пожала плечами я, сжимая на драгоценные несколько минут телефонную трубку. – Прости, другого времени у меня нет. Знаешь, здесь так тихо и холодно, как в могиле, наверное…
– Привет, Мария! Рад слышать, – бодрым голосом без тени сонливости ответил голос в трубке.