Тюремный дневник

– Свободное время. У тебя два часа. Напоминаю, что выход в общий зал только в полной униформе, – сказала она и ушла, оставив мою дверь открытой.

Стояла глубокая ночь, по узеньким окошкам в стене моей камеры хлестал дождь. Я натянула на себя штаны, кофту, а поверх зеленую рубашку-распашонку, посчитав, что это, видимо, означает «полная униформа», и тихонько подкралась к открытой двери. Высунув нос, я увидела тихий ночной коридор, погруженный в полумрак слегка приглушенного света гудящих люминесцентных ламп. Все камеры были заперты. Вокруг не было ни души. Я аккуратно вышла, стараясь не шуметь. Оказалось, что моя камера с большим черным номером 2F9 на двери находилась на втором этаже в самом конце коридора, где было еще шесть таких же камер. Напротив моей камеры на расстоянии не более полуметра стояли два пластиковых стола, а за ними – перила, наклонившись через которые, я увидела и первый этаж.

Рядом с перилами под самым потолком располагалось огромное, примерно в два человеческих роста, окно с непрозрачным со стороны тюремного отделения стеклом, чтобы надзиратели могли наблюдать за заключенными, оставаясь при этом невидимыми для наших глаз. В конце коридора была железная лестница, по которой я, стараясь не шуметь, чтобы не побеспокоить, наверное, видевших третий сон женщин-заключенных за плотными дверями камер, спустилась вниз. Там было еще шесть камер и длинная столешница с микроволновкой и двумя черными телефонными аппаратами, висевшими на стене. Я бросилась к телефонам, нужно было позвонить родителям, сказать, что я тут, все в порядке, я жива! «Господи, как же они сейчас переживают», – думала я.

Но телефон требовал какой-то пароль. Я быстро побежала наверх в свою камеру, вспомнив, что мне выдали целую пачку каких-то бумаг, возможно, там был и заветный пароль.

Вернувшись обратно к телефону, я пробовала снова и снова набирать номер, но, к сожалению, безуспешно. В телефонной трубке стояла тишина. Тогда я осмелилась позвонить прямо среди ночи моему адвокату. На этот раз мне повезло больше – Боб ответил уже через пару гудков и заверил меня, что завтра они ко мне обязательно придут. Сегодня их не пустили, потому что в тюрьме объявлен «локдаун». Это означало, что все входы и выходы из тюрьмы закрывались из-за какого-то форс-мажора, а заключенные запирались в своих камерах. И кажется, я знала, кто есть причина этого форс-мажора. Видимо, опять я. Единственное, что я просила Боба сделать, это сообщить моим родителям, что у меня все хорошо. Главное – это их успокоить, а я уж как-нибудь справлюсь.

Закончив разговор с Бобом, я огляделась вокруг. Напротив стола с телефонами был книжный шкаф.

«Так, это хорошо, – подумала я. – Смогу разжиться парой книг». В шкафу я действительно обнаружила несколько книг и еще целую гору туалетной бумаги, прокладок, пластиковых перчаток и сеточек, которые носят на голове повара и медицинские работники. Все книги были на английском языке, что, впрочем, после двухлетнего обучения в магистратуре в США для меня не составляло проблем, но читать на русском было бы все-таки приятнее. Одна книга на русском все же нашлась – это была темно-синяя Библия в мягком переплете. Ее и еще несколько каких-то исторических романов я утащила в свою бетонную пещеру.

Я опять застряла в книгах, и положенные два часа свободного времени пролетели в одно мгновение. Дверь отделения открылась, и снова вошла надзирательница:

– Время вышло, – сказала она.

Пора было возвращаться в одиночку до следующей ночи. Я покорно поднялась на второй этаж, и надзирательница захлопнула за мной дверь. На этот раз на душе было спокойнее – Боб скажет маме с папой, что все хорошо, а завтра, может быть, придет. С этой надеждой я легла спать.

Этой ночью мне приснился странный сон о человеке, о котором я во всем этом безумии совсем забыла. Мое подсознание почему-то вытащило на свет Божий из недр моей памяти Патрика Бирна, американского миллиардера, благодаря которому я когда-то увидела Статую Свободы, символ американской свободы и демократии, с высоты птичьего полета. Он отчего-то плакал, говорил, что ему очень жаль меня, и он всегда меня любил.

Как выяснится позже, и этому сну была причина. Наверное, не зря говорят, что люди обладают некой способностью передавать сильные мысли и чувства на расстоянии. Патрик в ту ночь действительно страдал, потому что знал, что виновен в страшном преступлении, жертвой которого была я.

«Овощ» на таблетках

Следующим утром тюрьму закрыли на общий карантин, или «локдаун». Все заключенные остались запертыми в камерах. Завтрак подали через окошки для еды, которые после отчего-то не закрыли. Я подползла к открытой щели и заглянула в коридор – там было пусто и тихо. В двери напротив, тоже в угловой камере, было открыто такое же окошко, как и у меня, и там, в полумраке, кто-то шевелился.

– Эй, – вполголоса позвала человека в соседней камере я, стараясь не нарушить тишину коридора, – извините, а можно с вами поговорить?

Шевеление на секунду прекратилось, и в окошке появились раскосые глаза: