Тюремщик

Ступеньки, ступеньки… Казалось, весь мир состоит из одних бесконечных ступенек лестницы — крутых, неудобных. Я пару раз споткнулась, но удержалась на ногах. А может, это от страха? Потому что как можно представить, что ждет там, на шестом верхнем уровне? Кстати, а где двери на еще пять? Блуждают в пространстве? В висках стучали молоточки. Но отступать некуда, я все равно буду здесь, рядом с братом.

Наконец, Арман остановился. Дверь была прямо перед ним, хотя, готова поклясться, мгновение назад ее там не было. Тюремщик прислонил к ней ладонь, и замки щелкнули сами собой, лязгнули засовы. Перед нами тянулся узкий коридор, но не такой, как на нижних ярусах. Здесь были вполне привычные светильники. На стенах — тканевая обивка, только узор с нее был стерт самим временем. Я не удержалась и коснулась ткани пальцами.

— Много лет назад эти этажи Атерраса были жилыми. — Арман заметил мой интерес. — Здесь размещались комнаты самого тюремщика и его семьи, чуть ниже — многочисленной прислуги. Но постепенно жизнь ушла отсюда.

— Почему? — спросила я.

— Тьма распространяется быстро. — Арман неопределенно пожал плечами. — Думаю, кто-то когда-то ее не удержал. Впрочем, вас не должно это волновать. За одну ночь ничего с вами не случится.

Я бы не была в этом так уверена. По спине полз липкий холодок страха, а ночь в башне казалась смертельным испытанием.

— Сюда, госпожа Делкотт. — Тюремщик толкнул еще одну дверь. За ней скрывалась девичья спаленка, только мой провожатый не дал времени осмотреться.

— Ровно двенадцать часов, — произнес он и пошел прочь.

Хлопнула, закрываясь, дверь. Меня окутала тишина. Она казалась почти что осязаемой. Сердце пропустило удар. Я опустила свое рукоделие на небольшой туалетный столик и решила для начала изучить свою временную тюрьму. Да, спальня точно раньше принадлежала девушке. Здесь была большая кровать, накрытая старым, пожелтевшим от времени покрывалом, но, видимо, когда-то оно было голубого цвета. На нем распускались бутоны белых роз — теперь уже тоже нездорово-желтоватых.

У кровати стояла пустая детская колыбелька. Значит, в Атеррасе когда-то действительно были дети. Страшное место… И странное. Я коснулась деревянного бока колыбели и вдруг услышала детский смех. Тут же отдернула руку. Смех стих.

У другой стены расположился тот самый туалетный столик. Его поверхность была пуста, а над ним висело большое, мутное от пыли зеркало. Я подошла ближе и провела ладонью по зеркальной поверхности. Мое лицо в отражении показалось мертвенно бледным. И вдруг за моей спиной что-то шевельнулось. Я вскрикнула и обернулась, но там никого не было. Не смотреть! Иначе сойду с ума.

Отошла от зеркала. Дверь, через которую ушел Арман, была не единственной. Интересно, заперта ли другая? Она оказалась не заперта, и я шагнула в один короткий коридорчик. Вспыхнули светильники, освещая мне путь. Магия? Видимо, да. Из коридора вело еще три двери. За одной скрывался рабочий кабинет, затянутый паутиной. Массивный стол, тяжелый дубовый шкаф, в котором когда-то стояли книги, а теперь лежало лишь несколько листков. Я попыталась взять один в руки, но тот рассыпался. Над вторым склонилась с куда большей осторожностью. На нем можно было разглядеть дату — июль сто пятьдесят первого года от начала династии Шэлле, к которой принадлежал и король Дэвлет. А сейчас двести двадцать первый. Семьдесят лет прошло. Чернила расплылись, но по оставшимся обрывкам слов можно было разобрать, что это приказ о назначении некоего Элдера Ханнинга тюремщиком Атерраса. Возможно, именно при нем тюрьма стала такой, какой я вижу ее сегодня.

И вдруг стало холодно. Чей-то тонкий голосок напевал:

В Атеррасе дни длинны,
Его стены высоки.
Если нет твоей вины,
Будут дни всегда легки.
Если есть твоя вина —
Выпьешь скорбь свою до дна.

И раздался звонкий смех. Он оборвался на высокой ноте, а я едва не опустилась на пол, чувствуя, как подгибаются ноги. Но эти создания не должны причинить мне вреда! Они не могут, правда? Арман ведь капнул мою кровь на маску.

Я выбежала из кабинета. Напротив него располагалась еще одна спальня. На этот раз мужская. Мебель здесь была темнее, обивка стен — строже. На стене висел портрет в старинной позолоченной раме. С него на меня глядел суровый мужчина лет сорока или чуть больше. У него был тяжелый, пронзительный взгляд. Черные глаза будто вскрывали душу. Темные короткие волосы, высокие скулы, тонкие губы…

— Если есть твоя вина, выпьешь скорбь свою до дна, — снова весело пропел голосок, а мне захотелось закрыть уши руками, но вместо этого я прошлась по комнате, изучая обстановку, в которую попала. Нет, никаких документов, никаких намеков. Только дата на портрете — все тот же сто пятьдесят первый год. Возможно, это и есть тюремщик Ханнинг? Неприятный человек.