Читаем Тьма Господня полностью

Можно жить в католическом мире, иметь друзей католиков, высоко ценить католическое искусство и сохранять твердую, бескомпромиссную верность ортодоксии. Но не всем это по силам. Кто-то, если живет с волками, рано или поздно начинает выть по-волчьи. Если вас связывает с католическим миром слишком много симпатий, это духовно опасное положение. Можно и рискнуть, но риск иногда приводит к гибели.

Конечно, я не разлюбил книги Елены Чудиновой и продолжаю высоко их ставить, продолжаю за очень многое ценить. В печку я их не брошу. Но теперь мне уже известно, что чтение книг Чудиновой может принести не только большую пользу, но и большой вред. Людям с твердыми и продуманными убеждениями филокатолицизм Чудиновой вряд ли повредит, а вот, кто не имеет глубоких и твердых убеждений, из книг Чудиновой может сделать вывод, что католицизм ни чем не хуже православия. Трудно даже передать, к каким страшным духовным последствиям может привести этот вывод.

Жестокость и христианство

Столетие за столетием общество становится всё менее и менее религиозным. Европа уже объявила себя постхристианской, да и в России, которая всё ещё остается самой христианской страной в мире, вера постепенно слабеет. Одновременно с этим общество становится всё гуманнее и гуманнее. В смысле добрее. Это тоже вроде бы факт. Как связаны эти два параллельных процесса? Неужели, как причина и следствие? У безбожника, полагаю, это не вызовет сомнений, он спокойно скажет, что когда мы были христианами, мы были жестокими, а когда мы перестали быть христианами, мы стали добрыми. То есть как бы христианство делало нас жестокими.

Я в это не верю. Точнее — не вижу тут логики. В христианстве нет ни чего, что провоцировало бы жестокость. Укажите хоть на одно положение нашей веры, которое делало бы нас бесчеловечными. Христианство, напротив, призывало любить ближнего своего даже в те времена, когда этот призыв звучал воистину революционно. Но факт остается фактом: чем меньше в душах человеческих веры, тем больше в них гуманизма. Почему? Давайте попробуем разобраться.

Первое, что в этой связи приходит на ум: мы вовсе не стали добрее, мы стали сентиментальнее. Мы готовы рыдать над воробушком со сломанным крылышком, мы приходим в ужас, когда узнаем, что кто-то шлепнул ребенка по попке, но та же самая сентиментальная цивилизация спокойно и бестрепетно убивает сотни детей. Кого волновало, что во время бомбардировок Белграда гибли дети? Кого волнует, что дети гибнут во время обстрелов Донецка?

Можно, конечно, сказать, что это всё жестокость правителей, а обывателям просто картинки не показывали, вот они и не волнуются. Но даже самый законченный идиот должен ведь понимать, что во время обстрелов жилых кварталов дети будут неизбежно гибнуть, тут и страшные картинки показывать не надо, и так ведь всё ясно. Но никто из западных обывателей не задает своим правителям вопрос, а не убивают ли из нашего оружия на Украине детей по ходу войны за демократию? Им всё равно. Это абсолютно бесчувственные и черствые люди. Но стоит тем же самым людям узнать, что кто-то из родителей выпорол своего ребенка, как они тут же начинают пылать таким праведным гневом, что, кажется, добрее их и на свете нет. Такова цена современного гуманизма.

Эмоции современного обывателя педалируются сверху. Люди становятся добрыми, только если кнопку нажать. Не приведи Господи, если кто-то узнает, что на зоне охранники избили заключенного. Тут же нажимается кнопка и обыватели приходят в ужас, демонстрируя свою человечность. А когда в Ливии, Ираке, Афганистане американские солдаты бесчеловечно издевались над беззащитными мирными жителями, кнопку никто не нажимал и никто в ужас не приходил. Вот когда надо будет свалить президента, кнопку нажмут и все зарыдают, рассказывая о зверствах солдат США. Все, как по команде, станут добрыми. Когда речь зайдет о зверствах русских в Чечне, палец будут долго держать на кнопке, чтобы все успели проникнуться состраданием. А что касается зверств националистов на Украине, вы ни от кого не услышите слова сочувствия к жертвам, жалеть команды не было.

Доброта, человечность только тогда являются таковыми, когда распространяются на всех, независимо от ситуации. Избирательно можно быть не более, чем сентиментальным и в искренность этой сентиментальности не всегда удается поверить. Это многое объясняет, но не всё, стоит заглянуть в собственную душу, и становится понятно, что проблема сложнее.

Я, например, совершенно не способен физически наказать ребенка. Рука не поднимется, не смогу. А мои православные предки секли детей розгами. Так что же, я стал добрее по сравнению с предками? Нет, не думаю. Я просто раскис и размяк. Ведь теоретически я вполне понимаю, что иного обнаглевшего киндера очень даже полезно было бы хорошенько выпороть, ну хотя бы в качестве крайней меры. Но я не смогу это сделать. Значит, моя «доброта» это просто проявление неадекватности, и гордиться тут нечем.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Абсолютное зло: поиски Сыновей Сэма
Абсолютное зло: поиски Сыновей Сэма

Кто приказывал Дэвиду Берковицу убивать? Черный лабрадор или кто-то другой? Он точно действовал один? Сын Сэма или Сыновья Сэма?..10 августа 1977 года полиция Нью-Йорка арестовала Дэвида Берковица – Убийцу с 44-м калибром, более известного как Сын Сэма. Берковиц признался, что стрелял в пятнадцать человек, убив при этом шестерых. На допросе он сделал шокирующее заявление – убивать ему приказывала собака-демон. Дело было официально закрыто.Журналист Мори Терри с подозрением отнесся к признанию Берковица. Вдохновленный противоречивыми показаниями свидетелей и уликами, упущенными из виду в ходе расследования, Терри был убежден, что Сын Сэма действовал не один. Тщательно собирая доказательства в течение десяти лет, он опубликовал свои выводы в первом издании «Абсолютного зла» в 1987 году. Терри предположил, что нападения Сына Сэма были организованы культом в Йонкерсе, который мог быть связан с Церковью Процесса Последнего суда и ответственен за другие ритуальные убийства по всей стране. С Церковью Процесса в свое время также связывали Чарльза Мэнсона и его секту «Семья».В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Мори Терри

Публицистика / Документальное
188 дней и ночей
188 дней и ночей

«188 дней и ночей» представляют для Вишневского, автора поразительных международных бестселлеров «Повторение судьбы» и «Одиночество в Сети», сборников «Любовница», «Мартина» и «Постель», очередной смелый эксперимент: книга написана в соавторстве, на два голоса. Он — популярный писатель, она — главный редактор женского журнала. Они пишут друг другу письма по электронной почте. Комментируя жизнь за окном, они обсуждают массу тем, она — как воинствующая феминистка, он — как мужчина, превозносящий женщин. Любовь, Бог, верность, старость, пластическая хирургия, гомосексуальность, виагра, порнография, литература, музыка — ничто не ускользает от их цепкого взгляда…

Малгожата Домагалик , Януш Вишневский , Януш Леон Вишневский

Публицистика / Семейные отношения, секс / Дом и досуг / Документальное / Образовательная литература
Захваченные территории СССР под контролем нацистов. Оккупационная политика Третьего рейха 1941–1945
Захваченные территории СССР под контролем нацистов. Оккупационная политика Третьего рейха 1941–1945

Американский историк, политолог, специалист по России и Восточной Европе профессор Даллин реконструирует историю немецкой оккупации советских территорий во время Второй мировой войны. Свое исследование он начинает с изучения исторических условий немецкого вторжения в СССР в 1941 году, мотивации нацистского руководства в первые месяцы войны и организации оккупационного правительства. Затем автор анализирует долгосрочные цели Германии на оккупированных территориях – включая национальный вопрос – и их реализацию на Украине, в Белоруссии, Прибалтике, на Кавказе, в Крыму и собственно в России. Особое внимание в исследовании уделяется немецкому подходу к организации сельского хозяйства и промышленности, отношению к военнопленным, принудительно мобилизованным работникам и коллаборационистам, а также вопросам культуры, образованию и религии. Заключительная часть посвящена германской политике, пропаганде и использованию перебежчиков и заканчивается очерком экспериментов «политической войны» в 1944–1945 гг. Повествование сопровождается подробными картами и схемами.

Александр Даллин

Военное дело / Публицистика / Документальное