Тьма и золото полуночи

Пять минут спустя мы готовы. Узкая неосвещенная тропа разделяет садики в нашем ряду домов, и отгораживает их от тех, что стоят сзади. Тропинка усыпана старыми консервными банками, всякими обломками и собачьими кучками, но она тянется до конца улицы и выводит нас на широкую дорогу. Мы идем как можно увереннее, ступаем в свет и хаос. На моей голове капюшон, волосы спущены на щеку, прикрывая шрам. С фиолетовыми глазами я ничего не могу поделать, но ночь сама по себе дает некоторую защиту. Можно надеяться, что тот, кто заметит их цвет, подумает, что это просто игра света от факелов.

Наша улица никогда не была такой шумной. Большие группы людей бродят туда-сюда, крича и ругаясь, как толпы в конце карнавальных процессий. В их движениях и разговорах – агрессивное веселье. Большинство собралось перед нашим домой, вторая группа – дальше по улице, перед домом Кристэл Мур.

– Черт… – шипит Олли.

Кое-кто с любопытством оглядывается назад, пытаясь сообразить, принадлежим ли мы к их банде.

– Разделимся, – тихо говорю я.

Папа и Олли отходят в сторону: если кто-то здесь знает, что в доме живут трое, то, возможно, разойдясь, мы их немного задержим. Я молча показываю папе и Олли на дом Мур и проталкиваюсь вперед в толпе, что ошивается у нашего дома.

Кто-то пишет баллончиком ругательство на нашей двери. Цветы, которые посадил папа, вырваны. Один бандит плюет на остатки куста лаванды. Потом оборачивается, и я вижу, кто это. Дженни. Девушка, годами издевавшаяся надо мной, по чьей вине на моем лице появился шрам. Она торжествует. Потом ее взгляд останавливается на мне. Я наклоняю голову, но уверена, что она меня узнала. Она прорывается сквозь толпу, желая рассмотреть меня получше. Если я побегу, она поймет, что это именно я.

И вместо того, чтобы бежать, я придвигаюсь поближе к собственному дому, небрежно проходя мимо Дженни едва ли не вплотную. Я выпускаю гнев из груди, отправляю его в кулак и поднимаю камень, что нашла на заднем дворе. Голодный вой нарастает. Если я это сделаю, это вполне может убедить Дженни, что это не я, потому что кто же станет рушить собственный дом?

Я смотрю на окно своей спальни, думая, сколько несчастливых лет провела там, а потом, совсем недолго, лелеяла тайну сокровищ Аннуна. Эта комната видела мою кровь, мои слезы, мою головную боль и мою радость. Это комната, которая некогда была кабинетом моей матери. Сильна ли я настолько, чтобы сделать это?

Конечно сильна.

Я изо всех сил швыряю камень в окно второго этажа. Оно разбивается, стекла летят в разные стороны, будто чувствуют мое предательство. И толпа, словно получив разрешение, начинает хватать кирпичи и камни и швырять их в мой дом с такой яростью, что через несколько минут не остается ни одного неразбитого окна, а стена покрывается выщербинами. Любимые мамины орхидеи, выстроившиеся на подоконнике нижнего окна, валятся вниз. Я выскальзываю из толпы, стараясь скрыть слезы. Кто-то открывает дверь, толпа врывается внутрь. Дома, бывшего моим семнадцать лет, больше не существует. Он осквернен и никогда уже не станет прежним.

Я на расстоянии иду за папой и Олли, когда они продвигаются к дому Мур. Сначала я боюсь, что мой акт вандализма придаст храбрости тем, кто там собрался. Но эти все еще сдерживаются. Они пока что ограничиваются тем, что выкрикивают угрозы и мочатся на парадное крыльцо. Одна из занавесок наверху шевелится. Семья явно еще внутри, скорее всего напуганная до полусмерти.

В моем кармане вибрирует телефон. Сообщение от Самсона.

Ты в порядке? Целую.

Я быстро отправляю ответ:

Я на улице, притворяюсь членом толпы. Дело плохо.

А у тебя как? Целую.

Новое сообщение приходит почти мгновенно.

Мы уезжаем из города. Здесь тоже плохо. Целую.

Грудь сжимается от тревоги. Папа и Олли подходят ко мне, мы стараемся держаться в тени.

– Машина за углом, – тихо говорит папа.

– А как быть с ними? – Я киваю в сторону дома Кристэл. – На всех места не хватит.

– Ох, Ферн… Идем, милая, мы должны о себе позаботиться…

Олли резко поворачивается:

– Нет, папа, именно из-за такого подхода и началось все это… Мы с Ферн не уйдем отсюда, пока не найдем, как им помочь.

Пока папа переводит взгляд с Олли на меня, в дальнем конце улицы слышится вой сирены. Несколько машин резко останавливаются перед нашим домом, из них выскакивают полицейские. Поначалу толпа внутри явно думает, что это по их душу, потому что бандиты разбегаются. Но потом офицер хватает одного из них и что-то говорит ему на ухо. По моей коже бегут мурашки. Полиция здесь явно не для того, чтобы помочь нам.

– Хорошо, хорошо, – соглашается папа. – Посмотрю, смогу ли я войти и поговорить с ними.

– Подожди, – останавливаю его я. У меня возникает идея.

Я звоню Самсону, отойдя дальше в тень. Он сразу отвечает.

– Слушай, – говорю я очень тихо, – у вас в машинах хватает места?

– Есть немного. Нужно тебя забрать?

– Не меня. Другую семью.

Самсон не колеблется:

– Где нам их подобрать?