Тьма над Петроградом

— Видишь, Савелий, как ты человека обидел? — сурово проговорил главарь анархистов. — Нет тебе прощения! Радуйся, что наша революционная законность строга, но справедлива! Как ты есть верный борец за народное дело и пламенный анархист, неоднократно проливавший кровь, мы на первый раз прощаем тебе твою идейную слепоту. Но впредь будь более идейно зорким! Учись у этого бедного слепого человека! — С этими словами анархист опустился на колени, поднял темные очки и надел их на шарманщика, проговорив с пафосом: — Прости, брат! Надень свои очки и помни — Игнат Кардаш за народ жизни своей не пожалеет! А ты и есть тот самый народ! — Поднявшись во весь рост и подав руку шарманщику, Кардаш совсем другим тоном спросил: — А вот этот твой инструмент можно на другую песню настроить?

— Можно «Маруся отравилась…», — с готовностью ответил шарманщик, — или еще «Я на горку шла, тяжело несла…».

— Это, конечно, лучше, — вздохнул анархист, — это все же о страданиях трудового народа, о непосильном гнете, который он испокон веку несет на своих плечах. Однако мне бы хотелось услышать что-нибудь более идейное, что-нибудь зовущее на борьбу… к примеру, нельзя ли настроить твою машину на марш анархистов? Знаешь, брат, вот это — «Под гнетом буржуев, под гнетом цепей, их много по тюрьмам, на плахе убитых…»

— Ну, попробовать-то можно… — неуверенно проговорил шарманщик. — Вы мне еще разочек напойте поразборчивее…

— Это тебе наша Маруся напоет! — Кардаш подвел к шарманщику худенькую старушку-запевалу. — У нее слух хороший и идейность высокая. Она, брат, всю жизнь по тюрьмам да по каторгам за народ страдала, за тебя, значит… ну ладно, вы с ней потом этот вопрос обсудите, а сейчас, братцы, у нас другое в повестке. Сейчас у нас братская трапеза!

Анархисты оживились, заговорили и потянулись к входу в графский дворец.

— Пойдем, и ты с нами отведаешь, что нам Бог… тьфу, что нам народ послал! — И Кардаш за руку повел шарманщика в графские покои.

В зале дворца, куда все вошли, мало что напоминало о прежнем великолепии. Шторы с окон были давно сорваны и пущены на портянки и платья для боевых подруг анархистов, огромные зеркала побиты, в стенах зияли следы от пуль и сабельных ударов, расписной потолок почернел от копоти — в парадном зале нередко разводили костры. Драгоценный паркет сожгли в тех самых кострах или печках-буржуйках, и сейчас по черному полу бальной залы бродила белая коза.

Однако посреди залы был накрыт огромный стол, застеленный белой, хотя и несвежей скатертью. За этим столом и разместились анархисты.

Кардаш усадил шарманщика по левую руку от себя. Рядом тут же устроился бородатый Савелий, который все еще недоверчиво поглядывал на слепого.

Едва все расселись, в зале появилось несколько женщин с подносами и котлами. В основном эти женщины были простые крестьянки, и среди них резко выделялась дама средних лет со следами былой красоты. Хотя она была одета в простое и сильно поношенное платье, в ней чувствовались несомненная порода и врожденное изящество. Поджав губы и высокомерно поглядывая на анархистов, она раскладывала жареную баранину с серебряного блюда.

— Поди сюда, Агния! — окликнул ее Кардаш.

Дама молча приблизилась.

— Ну, что там наша упрямица?

— Молчит, — отозвалась женщина, опустив глаза. — Еду не принимает.

— Отнеси ей баранины! Скажи, что от меня… и смотри, если опять откажется — тебя на хлеб и воду посажу!

— Что я могу сделать, сударь! — вспыхнула женщина. — Уж я ее по-всякому уговариваю…

— Плохо уговариваешь! — Кардаш махнул рукой и повернулся к шарманщику: — Что-то ты, брат, не ешь ничего! Ты, брат, не стесняйся, это ведь все народное, а ты и есть народ!

— И пьет он мало! — сквозь зубы проговорил Савелий, который не спускал с шарманщика глаз.

— И пей, братец! — поддержал Кардаш и налил в стакан слепого мутный самогон из огромной четвертной бутыли. — За мировую анархическую революцию! Которая освободит народ от его вековых цепей, от его рабства… как ты есть народ…

Он чокнулся с шарманщиком, потом с Савелием и лихо выпил полный стакан. Слепой под пристальным взглядом Савелия тоже влил самогон в свою глотку.

В зале появился рослый парень в широких матросских штанах, с «наганом» на боку.

— Что, Петруха, как часовые? Бдят? — осведомился Кардаш, когда тот подошел к нему.

— Полный порядок, Игнат! — отозвался Петруха. — Муха не пролетит, даже комар!

— Проверь еще раз все посты и можешь отдохнуть! — позволил Кардаш. — И смотри, чтоб на посту не пить! Сменятся — тогда пожалуйста… чтоб дисциплина! — И Кардаш погрозил кому-то кулаком.

— «Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить… — затянул Савелий. — С нашим атаманом не приходится тужить…»

— А вот скажи, Савелий, — проговорил Игнат слегка заплетающимся языком, — вот ты воевал у батьки Махно. Так как, по-твоему, Савелий, кто крепче будет — я или он? Кто больше предан матери-анархии и трудовому народу?