Читаем То, во что верят все. Сказка об иудейской королеве-колдунье и её четырёх смертях полностью

Казалось, это никогда не кончится, и лучше сдохнуть, чтобы не слышать этого рыдающего воя. Но кто-то вздёрнул Давида на ноги и толкнул в спину.

— Нет! Подожди! Может тогда его, может его!.. Деточки мои…

Истошный крик схватил Давида за шиворот и заставил обернуться. Старуха с трудом поднимала новый продолговатый камень, и теперь Давид разглядел ещё несколько таких же, лежащих возле неё. И ещё он увидел тёмную и тяжёлую женскую тень, вцепившуюся в камень.

— Пусти, су‑ука!

Давид отшатнулся от дикого крика старухи и чуть не разбил себе затылок об стену. Его тут же снова схватил кто-то невидимый и отшвырнул прочь, злобно рявкнув:

— Да беги же ты, маджнун!

Он очнулся и побежал, а сзади его гнали окрики и невежливые тычки в спину. И удаляющийся, нечеловеческий, выворачивающий внутренности, звериный вопль:

— Пусти‑и‑и, су‑у‑ука‑а‑а…

Потом у него кончилось дыхание, а ноги превратились в две окаменевшие от усталости и боли культяпки. И он рухнул на пол.

Придя в себя, Давид поднял голову. Было тихо. Прямо напротив него стояли две тёмные тени: довольно высокий и тонкий мужчина и мощная, гораздо выше его женщина. Их лица нельзя было разглядеть, вместо них появлялись и исчезали слабые, бледные блики, напоминавшие то одну деталь лица, то другую.

— Призраки…

— Конечно, какой дурак несёт в здешние подземелья своё тело,— тут же сказала женщина еле слышно, но зато довольно весело.— Извини, не хотела тебя обидеть. Это ж надо, сколько у человека удачи,— обратилась она к мужчине.— Я договорилась со всеми здешними хозяевами, с которыми только можно было договориться. Привела его сюда. Здесь его встретили, избавили от лишних спутников, направили… А он начал своевольничать и сразу же набрёл на Каменную Няньку!

Мужчина не обратил на неё никакого внимания. Он пристально смотрел на Давида, от его взгляда тому было не по себе. И тут он их узнал.

— Это же вы.— Давид заскрёб спиной и локтями по стене, встал, качаясь на почти непослушных ногах.— Это вы! — И он попытался рассмеяться жестоким, всё понимающим смехом. Получилось нечто вроде громкого кряканья.

— Мы хотим тебя спасти, дурак! — сказал мужчина, быстро надвинувшись на него. Давид рассмеялся ему в лицо, на этот раз — гораздо удачнее.— Помнишь, как умирал твой учитель? — продолжал призрак, и Давид застыл, не в силах даже вдохнуть после смеха. Это был удар обухом, от которого с лица Давида осыпалась вся наслоившаяся за годы штукатурка, и выглянула старая фреска, написанная ужасом и непониманием. То, каким стало его лицо в тот день, как он унаследовал вечно кажущийся сырым свиток.

— Его же перестали узнавать давние знакомые, от любимой семьи ему пришлось уйти, он исчез из памяти всех, кроме тебя, а потом…

Да, он навсегда запомнил, как учитель бросался к знакомым на улице, а они смотрели мимо него, мямлили, не узнавали. Потом, когда он вынужден был уйти из дома, где для него не осталось ни капли тепла, учитель несколько недель жил словно призрак в какой-то развалюхе. А потом — скрюченный труп на земле в старых развалинах, похожий на труп мёртвого насекомого…

— Откуда ты знаешь?!

— Этот свиток всех так убивает,— меланхолично ответил призрак.— Знаешь, сколько он уморил колдунов, в том числе таких сильных, как Йосеф?

Давид очень хотел поверить, у него просто не осталось сил не верить. Ведь тогда надо снова бежать и что-то придумывать, скрываться, снова размышлять о свитке, гадать на страшном зеркале, на муторном жёлтом тумане масла… Но его глаза всё ещё искали выход, бегали, как загнанные в угол крысы. И нашли.

Справа от него кусочек темноты был темнее всего остального. Неужели проход?

Но он тут же понял, что это не проход, это кто-то живой. И сразу же раздался низкий женский голос:

— Так вот кто колдует в моей вотчине.

Женщина шевельнулась, видимо откидывая полу прикрывающей лампу одежды, и осветила маленькую пещерку и два смазанных тёмных силуэта.

Она была огромна, эта женщина, даже больше высокого женского призрака. На ней была тяжёлая и яркая как ковёр берберская одежда, из-под высокого головного убора по плечам клубилась и извивалась неправдоподобно густая тьма волос. Огромные, чёрные глаза пригибали взглядом к земле. Так что Давид не удивился, увидев, как оба призрака сгибаются в поклоне. Он и сам кое-как перекосился вниз, насколько позволяло болевшее тело.

— Королева! — Давид был готов поклясться, что женщина-призрак говорит восторженно.— У этого иудея хранится свиток, который мы хотели показать тебе!

— Какая-нибудь гадательная книга? — улыбнулась Дихья.— Ко мне многие с такими приходили. Но мне это не нужно, я и так знаю, что случится.— Последняя фраза прозвучала довольно грустно.

— Дурачьё! — Давид снова смеялся. Он облокотился о стену, задрал голову и, глядя в потолок, высокомерно смеялся над жалки дурачьём, гонявшим его по Тамазге.— Эта книга только и делает, что врёт. Я гадал по ней сотни раз и никогда ответ не был верным, ни разу!

Перейти на страницу:

Похожие книги

О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза
Крестный путь
Крестный путь

Владимир Личутин впервые в современной прозе обращается к теме русского религиозного раскола - этой национальной драме, что постигла Русь в XVII веке и сопровождает русский народ и поныне.Роман этот необычайно актуален: из далекого прошлого наши предки предупреждают нас, взывая к добру, ограждают от возможных бедствий, напоминают о славных страницах истории российской, когда «... в какой-нибудь десяток лет Русь неслыханно обросла землями и вновь стала великою».Роман «Раскол», издаваемый в 3-х книгах: «Венчание на царство», «Крестный путь» и «Вознесение», отличается остросюжетным, напряженным действием, точно передающим дух времени, колорит истории, характеры реальных исторических лиц - протопопа Аввакума, патриарха Никона.Читателя ожидает погружение в живописный мир русского быта и образов XVII века.

Владимир Владимирович Личутин , Дафна дю Морье , Сергей Иванович Кравченко , Хосемария Эскрива

Проза / Историческая проза / Современная русская и зарубежная проза / Религия, религиозная литература / Современная проза