Точка бифуркации

Бизнес мой уже лет пять чах, но окончательно загнуться ему мешала все возрастающая дороговизна нашего высшего образования. В общем, на жизнь хватало, и еще оставалось. Да, моими самыми сильными конкурентами были ВУЗы, отбивающие у меня кусок хлеба с маслом. Но с недавнего времени их издержки увеличились, что незамедлительно отразилось на стоимости образовательных услуг. Повышение явилось следствием скорее не увеличения заработных плат профессорско-преподавательского состава, а увлечением ректоров разного рода ремонтами, научившихся их делать по поводу и без у своих более продвинутых коллег из сферы ЖКХ и дорожного строительства. Как раз Профессор мне недавно рассказывал историю об их удивительном ректоре и проректоре по АХЧ, которые одновременно с ремонтом фасадов корпусов университета, длящегося больше года, пересели на дорогие иномарки и, как утверждают злые языки, построили себе по даче. Мне эти коррупционные издержки высшего образования помогали оставаться на плаву, хотя прежнего изобилия, как пять-шесть лет тому назад уже не было. Кроме того, моим направлением в бизнесе стала активно заниматься милиция после того, как по телевизору рассказали о врачах с поддельными дипломами, которые работали в поликлиниках где-то в Сибири. Хотя подделка документов об образовании и разных других удостоверений любой направленности и специфики не подпадает под жесткое уголовное наказание, я никогда не занимался паспортами и водительскими удостоверениями. У меня тоже есть принципы.

– У тебя от сигареты уже ничего не осталось, Профессор, – кивнул я, указывая на его руки.

– Да хрен с ней, – он бросил выпотрошенную бумажку с почти оторванным фильтром в пепельницу и стал собирать со стола руками просыпавшийся табак. Стряхнув с ладони остатки, он вытащил из пачки другую сигарету. Закурив, он с прищуром через дым снова вопросительно посмотрел на меня.

– Взгляд у тебя какой-то хитрый, ленинский, – попытался я в последний раз переменить тему, но Профессор как паровоз пер по рельсам своей концепции, и его уже было ни столкнуть с нее, ни остановить. Пропустив мою реплику мимо ушей, он ждал ответа на поставленный вопрос. Неумолимый препод смотрел сейчас на меня.

– Ладно, – сдался я, – излагай дальше. Как раньше было?

– Раньше, – Профессор зачем-то поерзал задом на стуле, удобнее устраиваясь, – Бог жил на Небе и в каждом из нас, помогая готовиться к вечной потусторонней жизни, ну, или для дальнейших перерождений, пока мы не станем достойными этой самой вечной жизни. С некоторыми вариациями так примерно в каждой религии постулируется смысл нашего существования. Представления о потусторонней жизни строятся на опыте посюсторонней…

– Какой? – я в первый раз услышал это слово. Так и хотелось выдать фразу прикольного Мкртчяна: “В моем доме попрошу не выражаться”, но дом был не мой, да и выказывать свое легкое отношение к концепции Профессора не хотелось. – Имеется в виду наша сегодняшняя жизнь, на этом свете? Типа противопоставление потустороннему?

– Да, – кратко подтвердил мою догадку Профессор и продолжил, – поэтому о загробной жизни всегда говорится как о состоянии покоя и гармонии, кроме Ада конечно, который в авраамических религиях и зороастризме является местом вечных страданий грешников. Таким образом, все находились как бы с Богом, но вне его, соотнося свои поступки и мысли с заповедями, божественной моралью, постепенно строя “Царствие небесное” на земле. Я же считаю, что человечество на самом деле должно сложиться в Бога здесь, на земле…

– Как пазлы?

– Примерно, – Профессор, недовольный тем, что я его перебил, шумно отхлебнул чаю. – Бог должен самовоспроизвестись в людях, такова Его задумка, так сказать. Во всяком случае, для нашего мира. Мы, кажется, в прошлый раз об этом говорили.

– Говорили, точно. Ты ещё сказал, что мы ретрансляторы. Это мне понравилось.

Профессор покивал в знак согласия. Странно задумавшись, он замолчал снова. Взгляд его остановился, глаза выкатились, и улыбка застыла на лице. В такие моменты я каждый раз поражался, как это он так быстро отключается. Можно было подумать, что рядом со мной сидит олигофрен. Только руки его, машинально разминали сигарету, которая опять высыпалась на стол небольшой жёлто-коричневой пушистой горкой. Посидев так минуту, Профессор, наконец, очнулся: взгляд сфокусировался, улыбка слиняла, и лицо приобрело осмысленное выражение. Он посмотрел на меня, затем бросил очередную выпотрошенную сигарету в пепельницу, достал из пачки последнюю. Закурил.

– На чём мы остановились? – спросил он, отпив из огромной почти пустой фаянсовой кружки, внутренность которой коричневела от многолетнего чайного налёта.