Токио. Долго и счастливо

Отец словами рисует картину, как ловят рыбу. Полотно окрашено в пурпурно-синий цвет, окропленный надвигающейся темнотой. Над водной гладью загорается единственный факел, знаменующий начало ночной ловли. В этот момент вырисовывается замок Гифу. Рыбаки одеты в травяные юбки, туники цвета индиго и заостренные шляпы. В специальных корзинах из бамбука сидят бакланы – темноперые птицы с крючкообразными клювами. Их держат на привязи. Рыбаки спускаются на воду на длинных деревянных лодках с горящими факелами на носу. Птицы ныряют и, поймав рыбу, приносят ее в горле. Завязанная на шее баклана повязка не дает ему проглотить добычу.

– Большую роль играют отношения между бакланом и человеком, – говорит отец. – Для птицеводов они семья. В дикой природе бакланы живут семь-восемь лет, а с рыбаками – намного дольше. Рекорд – тридцать лет.

Моя тарелка пуста, живот полон. А душа жаждет ночи на берегу реки Нагара. Вытираю губы салфеткой.

– Мне бы хотелось увидеть рыбалку своими глазами.

– Сезон ловли – лето. Я попрошу господина Фучигами вписать в график… – Он замолкает. Осознание к нам приходит одновременно: через две недели меня здесь уже не будет.

После обеда мы гуляем. Яркое солнце печет мне голову. Черные волосы – это зло. Гравий под ногами до сих пор мокрый, весь газон покрыт лужами. Температура в Японии меняется с бешеной скоростью.

– Как твоя фрейлина? Уроки проходят хорошо? – спрашивает отец. Он снял пиджак с галстуком, рукава рубашки закатаны. На улице он более расслаблен. Вспоминаю, что ему нравятся горы, походы и прочие подобные развлечения. Он счастлив на воздухе.

– Да, – отвечаю я. Марико справляется на отлично. Вопрос в том, справляюсь ли я? Думая об этом, слизываю с большого пальца остатки «Нутеллы» – последние капли моего нового пристрастия. Вчера после обеда шеф-повар подал дораяки – две кастеллы[46] с «Нутеллой» между ними. Бум. Мозг взорван. Попробовав его, я оказалась на новом уровне существования. С тех пор у шеф-повара всегда для меня что-нибудь припасено, за что я его обожаю.

– Вы учились так же? Я имею в виду… Во дворец приходили наставники и преподавали вам этикет, как мне?

– Нет. Я учился в Гакусюине[47]. Мои пятеро однокурсников были подобраны специально. – Интересно, каково это – знать, что тебе выбирают ровесников. После некоторой паузы он продолжает: – Я посмотрел твой график. Господин Фучигами не дает тебе расслабиться. Надеюсь, расписание не чересчур жесткое.

Растущие аркой деревья не пропускает свет, и мы оказываемся в тени. Моя пылающая голова вопит о помощи.

– Я очень благодарна за возможность учиться. – Порой, когда я общаюсь с отцом, я сама не своя. С мамой я разговариваю по-другому. Если бы я была с ней, то мы бы уже по самые колени погрязли в туалетном юморе. Ну, по крайней мере я. И знаю, что в такие моменты она тайно наслаждается. Она скрытый девиант. Хотя с таким соседом, как Джонс, иначе быть и не может.

Дорожка раздваивается, образуя круг. Мы выходим на поляну. В солнечных лучах мерцает стеклянная постройка.

– Полагаю, ты разделяешь страсть твоей матери к растениям. Я подумал, быть может, тебе было бы интересно взглянуть на оранжерею. – Да. Да. Да! Я улыбаюсь, и он вытягивает руку. – После вас.

Дважды просить меня не приходится. Тяжелая дверь открывается со скрипом. У мамы в кампусе тоже есть оранжерея, но то – пластиковые столбы, покрытые пленкой. А здесь – самое настоящее произведение искусства, в самый раз для… ладно, в самый раз для принца. Лениво вращаются вентиляторы, гоняя горячий воздух. Чувствую, как начинают гореть щеки. Внутри в три ряда стоят длинные деревянные столы.

Пахнет землей после дождя, прямо как от мамы, когда она возвращается после работы домой, с забитой под ногтями почвой. Я скучаю по ней. Мы переписываемся и разговариваем по телефону, но это другое. Некоторых людей привыкаешь видеть каждый день.

Иду между двумя рядами, всматриваясь в крошечные горшочки с широколистными растениями. С их изогнутых стебельков свисают изящные красные, белые и розовые цветы.

– Орхидеи, – говорю я, проглотив комок в горле. – Мамины любимые цветы.

Отец задерживается на входе. Его бровь ползет вверх.

– Неужели?

Внимательно смотрю на него. Или это невероятное совпадение, или он выращивает эти цветы для мамы? Выражение его лица показывает: он не желает об этом разговаривать.

– Расскажите мне что-нибудь еще о вашей школе, – прошу я, но, как только смогу, обязательно напишу маме что-то вроде: у моего отца, твоего бывшего любовника и по совместительству наследного принца, имеется целая оранжерея орхидей. Разве это не твои любимые цветы? Я подумала, что тебе было бы любопытно. Просто для информации.