Токио. Долго и счастливо

Не упуская возможности, отец тут же заводит рассказ об учебе. В воздухе оранжереи витает недосказанность. Он не может поделиться со мной своими отношениями с мамой, а я не могу признаться, что на самом деле чувствую. Я не уверена, что способна стать принцессой. Не уверена, что здесь мое место. Что ж, оставим обсуждение проблем на потом.

В конце концов жара оранжереи утомляет меня. Мы садимся в кресла адирондак[48] на краю лужайки. Прохладный ветер обдувает щеки, освежает. Маме бы здесь очень понравилось – это ее атмосфера. Очень хочу сказать об этом вслух, но сдерживаюсь. Она – моя мама, его бывшая возлюбленная, – как огромный розовый слон в этом монументальном саду. Интересно, он ощущает то же самое? Мне не нравится, что я не могу свободно говорить о ней, словно это какое-то богохульство. Пусть я выгляжу как идиотка, но правда есть правда: я люблю ее. Мама – один из самых дорогих для меня людей в этом мире.

– Ты слишком молчаливая, – замечает отец.

– Я думала о маме… – вовремя замолкаю я.

– Да. – Отец со вздохом облокачивается на спинку стула.

– Если вы не… в смысле, ничего, если вы не хотите говорить о ней. – Но давай все-таки поговорим. О том, как сильно ты ее любил и любишь до сих пор. О том, какая она чудесная и счастливая, а порой – немного грустная. О том, что при упоминании друг друга у вас даже взгляд одинаковый.

Он задумался, глядя на оранжерею.

– Честно говоря, я любил учебу, Америку… и твою маму. Вспоминать о том времени тяжело. С самого начала наших отношений я знал, что они не могут длиться вечно. Все было как в прекрасном сне. Но все сны рано или поздно заканчиваются. И сейчас прошлое для меня как капелька иллюзии.

Сцепляю руки, чтобы скрыть волнение. В его голосе отчетливо слышится: он даже не рассматривает вариант наладить с моей мамой отношения. Сон закончился. Но кто тогда я?

– Я ведь здесь. – Вещественное доказательство того, что мои родители когда-то были вместе.

Он улыбается.

– Ты здесь. И это – чудо. Твое «сейчас» и мое «тогда» сложно соединить. Надеюсь, ты меня понимаешь.

– Понимаю. – Как-то по-своему.

– Будешь терпелива со мной? – Он похлопывает ладонью по подлокотнику.

– Если вы обещаете быть терпеливым со мной, – отвечаю мягким голосом. Кажется, мы только что подобрали друг к другу ключики.

– Конечно, – обещает он и снова переводит взгляд на оранжерею. – Так что там у тебя запланировано на завтра?

– Э-э-э, кажется, господин Фучигами что-то говорил о шелководстве? – Мое личное дело невзрачное. На очереди хобби. Господин Фучигами предложил ихтиологию со специализацией «карповые». Обречено на неудачу. Мое увлечение выпечкой не подходит – слишком просто. Завтра попробуем шелководство. По правде говоря, я не совсем понимаю, что это такое. А потом я хочу предложить дрессировку ловчих птиц. При дворе есть даже сокольничий. К тому же самые захватывающие квесты всегда начинаются с хищных птиц.

– Удачи. Хотя я не совсем уверен, что тебе это нужно. Господин Фучигами доложил, что сегодня утром в столовой ты блестяще пошутила. Все взгляды на свадебной церемонии будут устремлены не на невесту – на тебя. – Он снова с гордостью улыбается. Почти сияет. Омрачать свет я не собираюсь.

– Да уж, – с улыбкой соглашаюсь я. И вот мы – он и я – сидим в оранжерее, быть может, построенной для мамы. А быть может, и нет.

11

Нужно предупреждать заранее, что включает в себя шелководство.

Предупреждение первое: мероприятие подразумевает встречу с идеальными принцессами-близнецами, с которыми невозможно не сравнивать себя.

Предупреждение второе: будут фотографы. Запечатленное событие передадут прессе (другими словами, не опозорься).

Предупреждение третье: черви. Черви. ЧЕРВИ. Никто не говорил, что производство шелка подразумевает разведение тутовых шелкопрядов.

Стою у стола. Напротив меня Акико и Норико. Взгляды их ястребиные. Смотреть на человека одинакового с тобой роста сверху вниз – целое искусство. Нас разделяет пергамент, на котором среди листьев извивается около тысячи червей. Нас сопровождают служители императорского двора: фрейлины (моя и принцесс), камергеры, фотографы и парочка гвардейцев, среди них и Акио. Мы устроили друг другу бойкот и общаемся исключительно через третьих лиц.

Вспышка. Это уже четвертая фотография.

Утро сегодня угрюмое. Ночью недалеко от Токио пронесся тайфун. Завывающий ветер с дождем так и грозил сорвать с веток сакуры бутоны. Всю ночь я крутилась и вертелась. Воздух тяжелый, кислый; пахнет влажными татами[49].

Норико (или это Акико?) что-то шепчет своей сестре. У них обеих одинаковые высокие скулы, очаровательные улыбки и даже зубы. Их идеальные лица обрамляет прямая челка.

Губы сестер дрожат от смеха. Боже, их прекрасный смех напоминает звон храмовых колоколов.

– Кузина, – тихим голосом произносит одна из них, только я ее слышу. Еще одна вспышка камеры. На моем лице появляется тонкая улыбка. Марико наблюдает за мной… с беспокойством? Легким раздражением? Трудно сказать. Как бы там ни было, я вижу ее, а она – меня. И, кажется, насквозь.