Токио. Долго и счастливо

– Нет, не в этом дело. – До меня доносится какой-то шум и еле слышное сморкание. – Ни уроки, ни вручение аттестатов меня не волнуют, хотя мне бы очень хотелось увидеть тебя в мантии и шапочке. Я просто хочу, чтобы ты была счастлива. – Вздох. – Мне трудно делить тебя с кем-то еще. Я не готова отпустить тебя. Материнство – это совсем не просто, понимаешь?

Нет, но могу себе представить.

– Да уж.

Опять всхлип.

– Какая я глупая. Поезжай в Киото.

– Ты уверена?

– Уверена. Я полностью поддерживаю твое решение.

С облегчением выдыхаю.

– Спасибо.

– Всегда пожалуйста. – В ее голосе слышится легкость. – Я абсолютно одобряю твою независимость, но, может, все-таки стоит созваниваться почаще?

– Поняла. Будет сделано. – Вдруг во мне просыпается аппетит. Беру тяжелую серебряную вилку и, откусывая яйцо, смотрю на журавля: тот поднимает ногу и, сделав большой, медленный шаг, взлетает. – Чем дальше дети улетают из гнезда, тем более защищенно они себя в нем чувствовали.

– Получается, я справилась со своими обязанностями?

– Еще как. На отлично. – Облизываю вилку. Теперь мне спокойнее, увереннее. Курс задан. Я знаю, куда направляюсь. По крайней мере, сейчас. Откидываюсь назад и наблюдаю, как журавль, сделав в воздухе круг, скрывается за деревьями.

19

Сообщения

9:17

Я: Еду в Киото. Возможно, вернусь в США чуть позже.

Нура: Завидую. Я в нижнем белье только что умяла целую пиццу.

Глори: Ого.

Хансани: Слишком много информации.

Я: Скучаю по вам.

Нура: Я тоже. Япония украла у меня лучшего друга. Вот жопа.

Глори: Не то слово.

Нура: Я вообще одна осталась, и мне нужна ваша поддержка.

Я: Короче, вы разозлились?

Хансани: Конечно, нет.

Глори: Не-а. Некоторые лошади рождены быть свободными.

Нура: Не пропадай только, ладно?

Я: Поняла. И еще кое-что.

Нура: Давай.

Я: Знаете, какими бы вы были овощами?

Глори: Если это каламбур…

Я: ОХРЕНительными.

Нура: Я бы поспорила.

Глори: Прекращай.

Хансани: А что там с твоим телохранителем?

Я: Ой. Не спрашивайте. Я выставила себя полной дурой. Мне жутко неловко. Вот что получается, когда я берусь за новое.

Нура: Не парься, у тебя есть я. Я не оставлю тебя одну.

Глори: Да вам обеим нужна помощь.

Смотрю в телефон и улыбаюсь. Откинувшись на спинку мягкого бархатного сиденья, прислушиваюсь к стуку колес поезда, мчащегося в Киото. В персональном вагоне находимся только я, Марико, господин Фучигами и охрана во главе с Акио. Для императорского гвардейца он, кстати, особенно и не показывается на глаза. Естественно, я не подпрыгиваю всякий раз, когда дверь между вагонами открывается, и не избегаю его – было бы совсем печально. Я не жалкая неудачница. Шутка. Это как раз про меня.

В руке жужжит телефон – это отец: Все в порядке? Отъехали? Отвечаю тремя буквами: Ага. Я не стала лично сообщать ему о своем решении, а попросила господина Фучигами сделать это за меня. Теперь мы общаемся только через сообщения. Считайте меня Пэтти Лабелль[71]. Он описывал Киото как возможность узнать что-то новое, вот только складывается ощущение, будто от меня хотят избавиться. Ну, знаете, как это бывает: императорские семьи выгоняют нежелательных членов в деревню и бросают их там.

Убираю телефон и смотрю в окно на пролетающие мимо японские деревни. Мы несемся со скоростью 320 километров в час. Не успев показаться, Фудзияма тут же исчезает, следом за ней – парк развлечений, дома с партийными табличками, открытые бейсбольные поля, страусиная ферма; теперь передо мной на многие километры протянулись рисовые поля, которые обрабатывают люди в конических шляпах и соломенных плащах. Япония сегодня одета в прекрасную солнечную погоду с легким ветром, небо украшают редкие облачка. Это первый официальный день весны. Цветки сакуры унесло порывами ветра, некоторые просто опали на землю. Скоро начнется такэноко – бамбуковый сезон.

Напротив меня сидит господин Фучигами и кивает в сторону окна.

– Видите, как кучкуются дома в деревнях? – О да, я заметила. Теснятся среди рисовых полей и огородов. – Мало кто живет на возвышенностях. Горы считаются владениями богов, – объясняет господин Фучигами. Государственная религия – синтоизм, центральной фигурой в которой является император, мой дед, – символ государства и высшей власти. – И по сей день строить дома на большой высоте – табу.

При слове табу вспоминаю наш последний разговор с Акио. Резко поднимаюсь.

– Прошу прощения. – И направлюсь к двери.