Токио. Долго и счастливо

В уборной ополаскиваю руки. Интересно, поможет ли вода охладить незаживающий ожог стыда на моем лице? Вот только Марико сегодня утром потратила добрых полчаса на макияж. Проходит несколько минут. Тело раскачивается в такт поезду. В этом определенно есть что-то успокаивающее. Увы, я не могу остаться здесь насовсем.

Нажимаю на кнопку замка́, и дверь открывается. Несусь с опущенной головой, глядя себе под ноги, и натыкаюсь прямо на какое-то крепкое тело. Да чтоб меня! Это Акио. Какая досада: мой императорский гвардеец, как всегда, привлекателен, но сейчас немного подавлен. Так-то лучше.

– Ваше Высочество. – Как сухо, формально. – Я вас не заметил.

Не могу даже взглянуть на него. Не хочу. В конце концов, глаза – зеркало души.

– Что ж. Я позабочусь о том, чтобы вы были в курсе всех моих будущих передвижений. – Ого. Неслабо. Но, как говорится, лучшая защита – это нападение. Этим и ограничиваются мои знания о спорте.

Он неуверенно смотрит на меня.

– Если хотите другого гвардейца, я пойму. Можно произвести замену прямо з…

– Не вижу никакой необходимости. – Приподнимаю плечо, изо всех сил стараясь передать при помощи языка тела, что все произошедшее между нами – пустяки. – Мы по-прежнему можем работать вместе. Я уже и забыла. – Ложь. Наглая ложь. Я все помню. Не могу забыть. Я все еще храню твою толстовку. Все еще чувствую прикосновение твоих рук, как твои пальцы сжимают меня за талию. – Это была ошибка. Недоразумение.

Он сжимает губы.

– Верно.

Дверь между вагонами открывается, из-за нее показывается Марико.

– Изуми-сама, вот-вот подадут обед.

– Сумимасэн[72]. – Акио кланяется. – Мне нужно провести инструктаж по технике безопасности.

Пытаюсь улыбнуться, но, уверена, ничего не выходит. Акио пристально смотрит на меня и мучительное мгновение спустя уходит. Марико провожает его взглядом. Мысленно хвалю себя, что не сводила глаз с окна. Прогресс.

– Все в порядке? – хмурится она, пытаясь обратить на себя мое внимание. – Вы как будто сама не своя.

– Все просто замечательно, – отрезаю я.

Она глубоко вздыхает.

– Акио сегодня не в духе.

– Да уж. – Я выпрямляюсь. – Вы голодны? Я – да.

Проношусь мимо Марико. Передо мной стоит обед – бэнто[73]. Акио стоит позади меня в конце вагона. Нет уж, даже не посмотрю в его сторону. Зато на себе отчетливо ощущаю всю тяжесть его взгляда. Или я выдаю желаемое за действительное? У меня затылок уже плавится. Оборачиваюсь. Ах, так он все-таки смотрит на меня. Лицо его невозмутимо. Напоминаю себе, что это его работа и он просто выполняет свои обязанности. Незачем искать смысл.

Так, нужно отвлечься. Можно было бы заняться домашним заданием – мне удалось договориться закончить учебу онлайн. Но вместо этого тянусь за сумочкой – дизайнерский аксессуар, напоминающий большой конверт с ручками, – и, достав наушники, подключаю их к телефону. Звучит хип-хоп и The Rose – песня, под которую мы с Акио танцевали.

Музыка заглушает гул поезда, шелест газеты господина Фучигами, болтовню Марико по телефону и, самое главное, мои мысли.

Разочарованно вздохнув, комкаю кусок пергамента и отбрасываю его. Уже поздно, время близится к полуночи. Горит тусклый свет. По комнате гуляет сквозняк, и меня пробирает дрожь. Построенный в конце 1800-х, Императорский дворец Сенто был отремонтирован, но сохранил все свое древнее очарование и привлекательность: черепичную крышу с изящными завитками, огромные деревянные входные двери, половицы из редкой породы древесины кейяки и золотые ширмы, разделяющие комнаты. Если я и могу где-нибудь найти мой японский дух, то только здесь. Ни таблоиды, ни важные события – ничто здесь не отвлекает от главного.

Руки перепачканы чернилами, синий ковер Набешима усеян моими жертвами. Вот уже не один час за высоким столом я учусь писать кандзи. Дом давно уснул. Я осталась наедине со своими неудачами. Взяв еще один лист васи[74], кладу его на ткань и прижимаю отполированным камнем.

Макаю кисть в чернила. На создание чернил – измельчение порошков, смешивание красок (золота, серебра, азурита) и добавление клея – могут уйти часы. Возможно, когда-нибудь и я смогу их сделать. Но это мастерство, а я совсем еще новичок. Принцип ката – повторять какое-то действие снова и снова, пока оно не станет твоим вторым «я». Владение искусством каллиграфии – это отличительная черта императорской семьи, а значит, и моя.

Провожу кистью вниз – первый мазок для слова «гора» – «йама». Ну вот, посадила огромную кляксу. Бросаю кисть, и брызги от чернил разлетаются по всей бумаге. Еще один повержен в прах.

– Вы переусердствуете. – Это Марико. Ее пижама в тонкую полоску застегнута на все пуговицы. Я опешила.

– Думала, все уже давно спят. – Она мешкается в дверях. Вздыхаю про себя. – Вы голодны? – И указываю на тарелку дораяки[75], стоящую на краю стола.