Токио. Долго и счастливо

– Онегай шимасу, – прошу я. Пожалуйста. Хлопаю ресницами. Мое сердце застряло где-то в районе миндалин. Выполните одну просьбу. Ради меня. Ради Акио. Ради его семьи.

Он убирает записку во внутренний карман пиджака.

– Я посмотрю, что в моих силах.

– Аригато. – И кланяюсь ему.

21

Бо́льшую часть дороги до дворца Марико распыляется о нарушении правил этикета. Все дело в том, что, прощаясь, Ширасу не поклонился в сорок пять градусов. Ее речь длится минут девяносто. Должно быть, это какая-то запись, не иначе. И вот мы въезжаем на императорскую территорию, ворота за нами наглухо закрываются. Ухоженный участок тщательно продуман; в саду в горшках растут деревья бонсай. Все здесь выполнено в стиле старого Киото.

– Я более чем уверена, что у него проблемы со спиной, – вежливо замечаю я. Честно говоря, я занята общением с мамой и БАД, поэтому слушаю ее вполуха. На мамино ежедневное Как дела? отвечаю Замечательно и отправляю фотографию живописного бамбукового леса. Нура втянулась в какую-то кампанию по общественному одобрению мужчин в коротких шортах. Я отправляю ей два эмодзи – палец вверх.

– Пусть так, – с недовольством в голосе отвечает Марико. – Но не кажется ли вам, что ему следовало бы…

Выглядываю из окна и вскрикиваю. На подъездной дорожке в ряд стоят машины, их багажники раскрыты. Персонал в белых перчатках достает чемоданы с монограммами. Прямо посреди этого действа во всем своем великолепии, озаряемый лучами солнца, стоит Еси.

– Что он здесь делает? – Марико ошеломлена. – У него другой график. – Она просматривает документы на телефоне. Расписание членов императорской семьи доступно всем: каждое утро Управление Императорского двора отправляет на почту сообщение с детальными сведениями о передвижениях каждого.

Отстегнув ремень безопасности, выкарабкиваюсь из машины. Господин Фучигами шипит сквозь зубы. Выйдя из авто, бросаю ему через плечо простите. Бегу навстречу Еси и резко останавливаюсь. С улыбкой он распахивает руки. Бросаюсь к нему, и он горячо, до удушья обнимает меня.

– Какой восторженный американский отклик, – говорит он, еще крепче прижимая меня к себе, и тепло добавляет: – В Японии не принято публично выражать свои чувства, но я рад, что ты не утратила своего духа. – И, прежде чем отпустить, сжимает меня.

Искоса смотрю на него. Его пиджак и соответствующий галстук-кроссовер расшиты золотыми нитями, а в волосах… блестки?

– Что ты здесь делаешь? – спрашиваю я. Марико и господин Фучигами выбираются из машины. – Ты не говорил мне, что приедешь.

Конечно, мы переписывались. Я рассказала ему о премьер-министре и близняшках Грейди. Он посочувствовал мне и рассказал, как в детском саду Норико описалась, потому что очень стеснялась попроситься в туалет, а Акико никак не могли отучить есть клей. Провели даже целое собрание, на которое пригласили камергеров, учителей и разных экспертов по поведению.

– Ну разумеется, я приехал, чтобы навестить тебя. Нечестно, что ты развлекаешься здесь, в сельской местности, одна. – Он переводит взгляд вниз и со стоном зажимает нос большим и указательным пальцами. – Ты ведь не в бежевых колготках? Пожалуйста, скажи мне. Ситуация страшнее, чем я думал. Видимо, я приехал как раз вовремя. – Он улыбается моему смеху. Боже, как приятно его видеть.

– Ваше Высочество. – К нам подходит господин Фучигами, застегивая пиджак. – Мы не ожидали вашего приезда.

Марико хмурится. Без сомнений, она слышала его комментарий о колготках. Каждое утро моя фрейлина кропотливо подбирает мне наряд.

Еси подмигивает камергеру.

– Так в сюрпризе все веселье. В этом мне нет равных.

– И ваш камергер, господин Вакабаяши. Он с вами? – невозмутимо спрашивает господин Фучигами.

Еси отмахивается.

– Он где-то там! – И замолкает, разглядывая припаркованные в ряд машины. Рейна и Акио что-то обсуждают. – Наши телохранители стоят так близко друг к другу. О чем они могут разговаривать, как ты думаешь?

– Возможно, о безопасности. – Я улыбаюсь так широко, что даже челюсти болят.

– Не-а, – бесцеремонно отвечает он. – Скорее всего, Рейна представляет себе мои похороны. Она зла на меня. И все потому, что я беседовал с ней, когда она была в туалете. Без понятия, почему ей это не нравится. Знаешь, мне кажется, это нас сближает.

– Нет, – просто отвечаю я, – Не знаю. – Хотя на самом деле представляю. Когда дело доходит до уборной, у БАД не остается ни капли стыда. Некоторые лучшие моменты нашей дружбы родились именно там.

Не обращая внимания на мои слова, он расплывается в улыбке. В глазах его сверкает проказник-огонек.

– Пойдем поужинаем сегодня. В какое-нибудь роскошное и до нелепости дорогое место, чтобы нам под ноги бросали лепестки роз. – Он достает телефон и что-то ищет. – Ты когда-нибудь ела кайсэки?

– Даже не знаю, что это.

– Тогда ты просто обязана попробовать его. Только оденься во что-нибудь понаряднее. – Он оценивает меня взглядом. – Шеф-повар, о котором я вспомнил, не валяет дурака. Он человек серьезный.