Только море вокруг

С полгода назад Полина Васильевна поднялась с постели, но стать такою же, как была раньше, уже не смогла. Даже с дочерью держалась как-то настороженно и несколько отчужденно, словно боялась впустить ее в свой сокровенный, неведомый для других мир. Даже с соседями, с которыми прожила на тихой окраинной улице Ярославля не один год, мало разговаривала. И когда Таня перевезла Алексея к себе домой, он вроде побаивался ее матери и старался реже попадаться ей на глаза.

Но постепенно и это прошло, сгладилось, притерпелось. Их сближению способствовало тяжелое состояние Алексея, которое не могло не затронуть душевные струны материнского сердца. Сначала редко, а потом чаще и чаще стала она заходить к нему в отсутствие дочери — то оправит сползшее одеяло, то подушку взобьет, то принесет стакан горячего чая. И чем дальше, тем охотнее, дольше разговаривала с Алексеем, понемножку привыкая к нему, и признавая своим…

— Опять встал? — с укором сказала она, подходя к Алексею. — Напрасно перемогаешь себя. Может, ляжешь?

Алексей покачал головой.

— П-подожду Таню.

— Пойдем тогда чай пить. Невесело одному…

Полина Васильевна взяла его под руку и медленно повела на «свою половину», где на столе, застеленном льняной скатертью, сердито фыркал паром пузатый медный самовар.

— Садись. Задерживается Танюша. Опять, небось, раненых привезли. — Она налила и пододвинула к нему стакан горячего морковного чая, фарфоровую розетку с несколькими кусочками мелко наколотого сахара, два тонких ломтика хлеба. Подняла на Алексея озабоченные глаза, спросила: — Таня тебе ничего не говорила?

— О чем?

— О госпитале. Как там у них?

— Нет, ничего. А что?

— Да, так… — Полина Васильевна помешала ложечкой в стакане. — Задумчивая она какая-то…

Алексей понял, что она что-то не договаривает, не хочет или не решается сказать, но спрашивать не стал. Сказал, сглаживая возникшую неловкость:

— Устает она очень, потому и н-нервничает.

— Пожалуй, так…

Оба почувствовали облегчение, когда в эту минуту в куне стукнула входная дверь.

— Таня, — сказала Полина Васильевна и поднялась встречать дочь. — Сиди, сиди: теперь уже дома. Сейчас соберу ужин.

Таня вошла раскрасневшаяся от мороза, счастливая, с сияющими, но очень усталыми глазами, под которыми залегли глубокие тени. Военная форма медицинской сестры шла ей, подчеркивала изящество девичьи стройной фигуры.

— Родной мой, — на миг прижалась она холодной щекой к щеке Алексея. — Заждался? А у нас было совещание медперсонала. Потом расскажу, хорошо? — И шепотом на ухо: — Не хочу, чтобы мама слышала…

Ужин прошел почти в молчании. Полина Васильевна время от времени поднимала то на Алексея, то на дочь ожидающие чего-то глаза. Но так и не дождалась, принялась убирать со стола посуду.

— Ложитесь спать, дети, — сказала она, уходя на кухню. — Поздно уже. А завтра и мне, и тебе, Танюша, вставать чуть свет.

— Ложись, мамочка. — Таня догнала ее, обняла, поцеловала в розовый, без морщинки, лоб. — Ложись, а мы с Лешей выйдем ненадолго, подышим свежим воздухом. У меня голова раскалывается что-то.

— С Лешей? — Полина Васильевна внимательно посмотрела в ее глаза. — Разве ему можно на улицу?

Таня выдержала ее взгляд, улыбнулась.

— И можно, и нужно. Главврач разрешил. Пора привыкать…

— ну, что ж, идите…

У Алексея дрогнуло сердце: понял, что Таня даже в их комнате не может сказать ему что-то очень важное. Шагая как можно прямее и тверже он прошел в кухню и начал натягивать шинель. Таня помогла ему, застегнула пуговицы, закутала шею своим шарфом.

— Пошли?

— П-пошли.

Ночь выдалась очень морозная, но без ветра. Мороз не обжигал лица, дышалось легко, во всю грудь. Медленно, словно торжественно, они спустились по ступенькам крыльца, похрустывая ногами по звонкому снегу, пересекли двор, а когда вышли за калитку, на улицу, Таня остановилась, прижалась к Алексею, прильнула губами к его губам. Он испугался.

— Что-н-нибудь случилось?

— Случилось. — Она беззвучно заплакала, не снимая рук с его плечей. — Это должно было случиться, Леша. Рано или поздно, все равно должно было. Мама догадывается, но после смерти папы я боюсь сказать ей вот так, сразу… Она не перенесет… Помоги мне, родной…

— Что?

— Мы уезжаем на фронт. Через неделю, сразу после Нового года. Весь персонал госпиталя. А на наше место придут другие, новички.

Земля качнулась под ногами, но Алексей устоял, хотя и померкло на миг все вокруг Сказал тихо-тихо, с трудом разжимая одеревеневшие губы:

— А ты… не могла бы… отказаться?

Таня чуть отстранилась, спросил с тревожным недоверием в окрепшем голосе:

— А ты? Как бы ты поступил на моем месте?

Алексей молчал. Какими словами выразить всю необъятность катастрофы, внезапно обрушившейся на них? Где найти такие слова, которые способны если не успокоить, то хотя бы немножечко поддержать и его, и Таню? Пришло счастье. Пришло тогда, когда ни он, ни она не ожидали его. Сверкающее и безграничное, оно окрылило обоих, поднялов бездонную, в солнечную высь, и вдруг…

— Как бы ты? — шепотом, одним дыханием повторила Таня.