Только сегодня

Меня встретили водянистые покрасневшие глаза. Я подняла стакан, выставив барьер между нашими лицами. Вблизи лицо Лохлана оказалось еще более морщинистым и вялым. Одним словом – старпер. Я не понимала, как вести себя с ним.

– Ну, напои меня, – прохрипел старикан.

Трудно поверить, но я была готова на все, чтобы притормозить его, попытаться хоть чуточку отрезвить. И я поднесла стакан к его рту, он приложился и сделал глоток, но я вовремя не убрала стакан, и вода полилась ему на подбородок. Лохлан отступил назад, утираясь и хихикая. Воспользовавшись моментом, я пулей выскочила из кухни.

– Не заставляй Генри долго ждать, – донеслось мне вслед.

Взбежав на второй этаж, я остановилась перед дверью в нашу спальню и разрыдалась. Этот дом был такой огромный, старый и равнодушный. Сколько поколений вот таких глупых девчонок рыдало тут по ночам? А старинные дедушкины часы продолжали тикать, и предки на портретах взирали на меня с высокомерным безразличием. Так я и стояла в полной темноте, заглушая рыдания рукавом джемпера, пока не послышались пьяные шаги Лохлана, подымающегося по лестнице, подстегнувшие меня вернуться в спальню, где крепко спал Генри.

* * *

Похоже, больше всех предстоящей прогулке радовалась Долли. Она беспрестанно металась от Генри к двери, пока он не сказал: «Ну все, все, мы идем» – и взял ее на поводок. Мне выдали резиновые сапоги и непромокаемый плащ, и около одиннадцати часов мы двинулись в путь.

Спустившись к реке, мы долго шли вдоль извилистого берега. Долли неизменно семенила впереди нас шагах в двадцати, периодически останавливаясь, чтобы удостовериться, что мы следуем за ее хвостом. Генри захватил покрывало для пикника и немного еды, которую мы, прошагав где-то час с небольшим, разложили на рыбацких деревянных мостках. Над нами нависала плакучая ива, на ее длинных ниспадающих ветвях едва начинали набухать почки. От реки поднимался землистый, терпкий дух. Я села и закурила.

– Что с тобой? – спросил Генри. – Ты какая-то тихая.

– Да все нормально, – ответила я.

Он взялся чистить апельсин и пристально смотрел на меня.

– Мне приснился странный сон про Дила, – решила поделиться я.

– И что там было? – отвлекшись от апельсина, спросил Генри.

Я силилась вспомнить подробности.

– Ну, знаешь, когда это бывает как наяву? Я проснулась, я имею в виду, так сон начался – я просыпаюсь, а Дил рядом. Сидит у меня в ногах на кровати.

– Чудно́, – проворчал Генри, пережевывая дольку апельсина.

– Он просил меня идти с ним. Заплакал, а потом ушел.

– И все?

– Ага.

– Хм-м.

Я выпустила струйку дыма и наблюдала, как она затанцевала над рекой и постепенно растворилась над поверхностью воды.

– Звучит, конечно, глупо, но иногда, когда мне снятся сны с Дилом, мне кажется, как будто он хочет мне что-то сообщить.

– Да ладно тебе, – усмехнулся Генри.

– Да честно! Однажды мне приснилось, будто он катается на ярмарочном аттракционе и ему становится плохо. Я позвонила ему на следующий день, и он рассказал, что тогда его всю ночь выворачивало от пищевого отравления.

– Жуть! – саркастически прошептал Генри.

Уставившись на тростник, который изогнулся дугой под течением реки, я стала тихонько напевать любимую песню Дила «Простая ирония судьбы».

– Чего говоришь? – спросил Генри.

– Так, ничего.

Прилетела крошечная суетливая птичка и села так близко ко мне, что я слышала шелест ее крыльев. Повертевшись, она принялась пить из реки.

– А давай искупнемся? – предложила я.

– Что? – оторопел Генри. – Ты хочешь поплавать? Холодрыга же!

– А мне плевать. – Я уже скинула сапоги и начала раздеваться.

– У нас и полотенец нет, – растерянно бормотал Генри.

– Давай, будет здорово! – подначивала я. – Потом будешь чувствовать прилив сил.

– Ты чокнутая.

Не успела я спуститься с мостков в воду, как у меня перехватило дыхание – холодрыга действительно была невыносимая. Склизкий ил полез сквозь пальцы ног, как только я ступила на дно. Не оставалось ничего другого, как плыть – я нырнула и поплыла на середину реки, ледяная вода обжигала тело. Я непроизвольно повизгивала и когда поняла это, то рассмеялась.

– Залезай! – закричала я Генри. – Это волшебно!

Долли выскочила на самый край мостков и начала лаять.

– Она думает, что ты тонешь, – разъяснил Генри.

– Долли! – заворковала я слащавым голосом. – Все хорошо, милая, я просто плаваю!

Судя по всему, это ее не вполне убедило, издав душераздирающий вой, Долли уселась на мостках с видом измученной мамаши, подчинившейся воле своих жизнерадостных детенышей. Генри стоял рядом и снимал меня на телефон, приговаривая:

– Ну ты окончательно спятила!

Я вдруг остро ощутила, что и воздух, и вода, и мое тело – это части единого целого. Восторженно вскрикнув, я поплыла вверх по течению прочь от нашего лагеря, наслаждаясь тем, как мои растопыренные пальцы рассекают шелковистую воду. Ивовые ветви на противоположном берегу склонялись к воде, словно приветствовали меня, а сквозь них в гуще леса виднелись белые пятна – это оказались островки распустившихся подснежников. Генри исчез из виду за ветвями плакучей ивы, и я поплыла на спине, погрузившись в беззвучное таинство вод.