Только сегодня

– Прекрати! – заорала я и, обхватив его крепко обеими руками, стащила на плоскую часть крыши.

– Расслабься, – спокойно сказал Генри.

– Ты напугал меня, – отвечала я, чувствуя, как трепыхается сердце.

Я прижалась к нему всем телом.

– Извини, – прошептал он, целуя меня. – Я увлекся.

– Я тоже.

Генри держал мое лицо в ладонях, и я знала, что он чувствует мой бешеный пульс.

– Генри, – заговорила я, сама не понимая, что делаю. – Я должна тебе что-то сказать, – слова вырывались из меня по собственной прихоти, поднимались из глубин моего нутра и выливались наружу.

– Да?

– Твой дядя Лохлан, ну, типа, подкатил ко мне прошлой ночью.

– Что?

– Я спустилась вниз попить воды после того, как увидела этот сон с Дилом, а он был на кухне, ужасно издевался над Долли. Затем он прижал меня к раковине и заставил поить его водой. Он говорил, что я очень сексуальная девица и что-то еще. Это случилось все очень быстро. А когда я вернулась в комнату, ты по-прежнему крепко спал, и я рассердилась на тебя за то, что ты не защитил меня. За то, что привез сюда. Иначе ничего бы этого не случилось, – я выпалила это все на едином дыхании.

Генри побледнел.

– Но теперь все хорошо, – поспешила я его успокоить. – И тогда ничего дурного не случилось. Я свалила пронто-пронто! Не волнуйся. Я, безусловно, рада, что приехала сюда с тобой. А сегодняшний вечер вообще замечательный.

Неожиданно Генри отшатнулся от меня, перегнулся через парапет, и его стошнило. Дом был такой высокий, что шлепок послышался лишь спустя секунды три.

– Эй. – Я опустилась рядом с ним на колени и стала гладить по спине, ощущая каждый его позвонок.

– Ты как?

Генри несколько раз глубоко и судорожно вздохнул, сполз с парапета и сел, привалившись к стене.

– Все нормально, – успокаивала я. – Сейчас полегчает.

Вскоре его дыхание выровнялось.

– Зачем ты говоришь такое? – спросил он, не глядя на меня.

– Что?

– Ничего же не случилось. Сама же сказала, что все прекрасно.

– Да, но…

– У моего дяди плохое чувство юмора, но он бы не стал приставать к тебе, Джони.

– Э-э…

– Просто думать надо, что говоришь о незнакомых людях.

– Извини, ты думаешь, я все выдумала?

– Я этого не говорил.

– Отлично…

– Да просто он со всеми так себя ведет. Марла вечно про него всякие гадости несла. Несчастная жертва всех и вся. Лохлан грубиян, но он никогда бы…

– Подожди, он что-то сделал Марле?

– Нет!

Я взяла паузу. Злобное насекомое жужжало и металось у меня внутри, стараясь вырваться наружу.

– Так это что же получается? – я сорвалась на визг. – Я просто ничего не должна была тебе говорить? А наоборот, должна была позволять твоему дядюшке втихую домогаться меня и…

– Я говорил вот о чем! – перебил меня Генри. – Нельзя всем подряд говорить, что кто-то домогался тебя, если он этого не делал!

– Я не говорила всем подряд! Я только тебе рассказала!

– Не вижу здесь предмета для разговора.

– Во как! Замечательно. Тогда забудь. Просто я и так уже была шокирована сном с Дилом, а потом еще Лохлан со своими штучками – или называй это как тебе хочется…

– О господи, да когда ты заткнешься со своим сном? Твоя духовная связь с Дилом! – Генри рассмеялся и, мне показалось, сделал это нарочито жестоко. – Это же чушь, – не унимался он.

«Между нами пропасть» – эта мысль как обухом по голове ударила меня. Я не могла заставить его понять. Мы словно говорили на разных языках. Я плюхнулась рядом с ним и достала две сигареты. Прикурив обе, одну протянула ему:

– Держи.

Какое-то время мы сидели и молча курили. Огромное темное облако поглотило луну, как акула беззвучно поглощает свою добычу.

– Может, ты пойдешь спать? – в итоге сказала я. – А я приберусь в бильярдной.

Последовал короткий и неубедительный протест, после чего он согласился на мое предложение.

В бильярдной вновь звучала первая песня альбома Боуи «Ах вы, милые создания». Я собрала все шары в треугольник, установив его у края стола, сполоснула наши бокалы и выключила свет. На следующее утро первым поездом я уехала в Лондон.

6

Афиша с изображением синих и пурпурных листьев на станции «Ватерлоо» сообщила мне, что в Национальной галерее открылась выставка Матисса. Моя поездка на поезде до Лондона оказалась на удивление скоротечной. Всю дорогу меня сопровождали воспоминания о налитых кровью глазах дядюшки Лохлана, худом теле Генри на зеленом сукне бильярдного стола и плачущем Диле из сна. Я занесла этот сон в заметки на телефоне, намереваясь переписать его в свой дневник, когда вернусь домой.