Толкование путешествий. Россия и Америка в травелогах и интертекстах

Франкфуртские философы прочно ассоциируются с фрейдомарксизмом, и нелегко вспомнить, что интерес к нему во Франкфурте возник на десять лет позже, чем в Москве. Адорно впервые писал о психоанализе в 1927‐м; Хоркхаймер обратился к психоаналитику в связи с личными проблемами год спустя. Психолог по своему первому образованию, Хоркхаймер раньше других осознал возможности, которые открывал анализ для критической теории. Чуть позже к этой группе присоединился психоаналитик Эрих Фромм; правда, его анализ закончился женитьбой на его терапевтке Фриде Райхман, одной из первых женщин-аналитиков. Ревизионизм ранних фрейдомарксистов был обращен не только на анализ общественных структур, но и на ключевые идеи Фрейда об инцесте. В первых же своих работах Фромм опровергал фрейдовскую универсальность эдипова комплекса, ссылаясь на Бахофена: в обществе, основанном на материнском праве, сыновья не знают отца и, соответственно, не борются с ним за мать. Так было в далеком прошлом и, надеялся Фромм, так произойдет и в будущем. Таков механизм социальной солидарности, и в этом качестве его использует левая традиция, писал Фромм[638]. Капиталистическое общество основано на отцовском принципе условных вознаграждений; общество будущего будет предоставлять своим членам безусловную солидарность. Так старинная идея матриархата стала ключом к новому пониманию социализма. На этой основе Фромм разбирается с фрейдовским понятием инцестуозного табу. «При доброкачественной форме инцестуозного влечения вряд ли можно говорить о патологии», – считает Фромм. Такие влечения вообще не обязательно сексуальны: они воплощают страх свободы – «желание быть привязанным к тому, из чего человек вышел»[639].

Электра

Как бывает в бреду, психотическом и политическом одинаково, философские посылки соседствовали с практическими следствиями самого дурного вкуса. Психотическое желание соблазнить отца, удовлетворить которое можно хотя бы в письме, переплетается с чувством вины, с надеждой на здоровье и на врачей, которые помогут справиться с желанием:

не кричи на меня, не кричи на меня, папа. Я этого совершенно не переношу. Это у меня от мамы. Я ничего так не хочу, как ‹…› смягчить для Натальи Ивановны то, в чем я оказалась перед ней виноватой. ‹…› Я хочу надеяться, что скоро все эти ночные призраки совсем рассеются, и все будет ясно и хорошо. Измучился ты бедненький… Но поверь мне, мой дорогой, – один раз поверь без доказательств – я тебя как-нибудь по-настоящему отблагодарю. Я тебе это крепко обещаю. Только немного погодя… Твоя Зина.

С точки зрения отца, лечение за границей не только не помогало дочери, но вызывало все новые неприятности. Троцкий следил за состоянием Зины через Льва Седова, который находился в Берлине и среди множества прочих дел аккуратно сообщал отцу о состоянии сестры, чаще всего характеризуя его как депрессию. Из средств отца Седов оплачивал и жизнь Зины в Берлине, и ее посещения клиники Кронфельда. Денег Троцкому не хватало: публикации его книг на европейских языках были основным источником его существования. Лекциями он, знаменитый политик и могущественный оратор, заработал бы больше, но виз ему не давали. Психоанализ дочери был немалой статьей его расходов. 20 апреля Зина писала отцу: