Толкование путешествий. Россия и Америка в травелогах и интертекстах

В любом романе вертикаль истории перекрещена горизонталью любви. Инцест путает карты, связывая людей разных поколений половой любовью, самой тесной из человеческих связей. Насилуя привычное пространство отношений, остраняя их и показывая неведомые их стороны, инцест выполняет функцию сюжета. Инцест занимал воображение многих предшественников: Мандельштама в его стихах о Федре[795] и Цветаевой в ее стихах о сыне, Булгакова в «Мольере»[796] и Пильняка в рассказе «Нижегородский откос». Как показали последующие опыты, в частности инцестуозные фабулы набоковской «Ады»[797] и незавершенной Пастернаком «Слепой красавицы», тема продолжала занимать обоих писателей и после завершения их шедевров.

Лара Гишар, главная героиня «Доктора Живаго», в начале романа всем похожа на Лолиту Гейз, но чуть старше: Ларе «было немногим больше шестнадцати», Гумберт бы не счел ее нимфеткой. Тем не менее «Лара была самым чистым существом на свете», когда ее совратил любовник ее матери, Виктор Комаровский, «годящийся ей в отцы». Далее «Живаго» описывает знакомый механизм совращения: навязанное желание превращается во взаимную зависимость.

Чем он закабалил ее? Чем вымогает ее покорность, а она сдается ‹…›? Своим старшинством, маминой денежной зависимостью от него, умелым ее, Лары, запугиванием? Нет ‹…›. Не она в подчинении у него, а он у нее (61).

В обоих романах, «Лолите» и «Живаго», первой не выдерживает мать девушки. В обоих романах неравная любовь прерывается бегством девушки к счастливому сопернику стареющего героя, и в обоих случаях стреляет пистолет; но в «Лолите» герой убивает соперника, а в «Живаго» героиня стреляет в героя и промахивается. Один роман претендует на типический образ русской революции, другой роман описывает идиосинкразию отдельно взятой страсти. Гумберт изображен не слишком удачливым филологом, Живаго показан поэтом столь же большим, как его автор. Россия показана от Москвы до Сибири, Америка показана от Новой Англии до Калифорнии. Лара созревает на глазах читателя, а Лолита умирает, едва покинув состояние нимфетки. Тексты написаны одновременно и независимо друг от друга. Частичные совпадения сюжетов надо объяснять либо интертекстуально, то есть общими источниками, либо функционально, то есть общими интересами.

Образцом, который был несомненно известен обоим авторам, была давняя женитьба Вячеслава Иванова, учителя всего их поколения, на своей падчерице Вере. Подобно Лолите, Вера была дочерью внезапно скончавшейся супруги[798]. В деле были замешаны многие литературные знаменитости. Ученики и подруги вспоминали о случившемся десятилетия спустя. Ахматова в 60‐е годы все еще с возмущением рассказывала об этой женитьбе младшим друзьям, а в «Поэме без героя» изобразила Иванова «содомским Лотом». Похожие сюжеты есть в разных символистских текстах, например в «Песне судьбы» Блока и в романе Георгия Чулкова «Сатана» (1915), полном оскорбительных аллюзий на жизни знаменитых современников[799].

Демоническое преследование, соблазнение, насилие – общая тема викторианской культуры. Мужская сила соблазняет женщину и губит ее своей любовью: этот сюжет использовался для освоения новых реальностей, как отношения вождя и массы. Невинное, милое существо – литературный образ народа и природы – совращается декадентами вроде Иванова и еретиками вроде Распутина, политиками вроде Комаровского и эмигрантами вроде Гумберта. Проблемы ХХ века продолжали символизироваться в образах XIX‐го. Оба наших автора, Пастернак и Набоков, работали с этим наследием, преодолевая его. Не сентиментальный контекст русской литературы, но вырванный из него инцестуозный сюжет вызвал сенсационный успех обоих романов у американской публики рубежа 1960‐х годов.