Толкование путешествий. Россия и Америка в травелогах и интертекстах

В конце «Живаго» так говорит филолог и философ по фамилии Гордон. Он цитирует строки, приобретающие новые значения с каждым поворотом российской политики: «Рожденные в года глухие / Пути не помнят своего». Сила памяти сама исторична, она зависит от трагизма переживаемого момента. «Мы, дети страшных лет России, / Забыть не в силах ничего». Дети и взрослые страшных лет одержимы своей памятью; во времена относительного спокойствия она отказывает. У Блока, говорит филолог Гордон, все это были одни метафоры: и годы были не такими страшными, как нынешние, и люди были не так инфантильны. Блок думал иначе. Это филологи, считал поэт, навязывают читателям идею метафоры для того, чтобы лишить смысла занятие литературой; их цели суть «цивилизованное одичание» и «сама смерть»[802]. Действительно, понятие метафоры позволяет обесценить текст именно так, как это сделал Гордон в отношении Блока. «Нигде слово не претворяется в жизнь ‹…› так, как у нас»[803], верил Блок. Любимый им Аполлон Григорьев формулировал ту же идею: «Русский романтизм так отличается от иностранных романтизмов, что он всякую мысль, как бы она ни была дика или смешна, доводит до самых крайних граней, и притом на деле»[804]. Во всех трех случаях – у Григорьева, Блока и Пастернака – предполагается, что другие говорят всего лишь метафорами, зато говорящий верит, что сам он и его время говорят нечто большее.

Все герои «Доктора Живаго» участвуют в революционном осуществлении метафор. Главный герой пытается из этого дела выйти, но сделать это иначе, чем его отец, который в начале романа покончил с собой под разговоры о всеобщем воскресении. Юрий пробует разное: пишет стихи, влюбляется и бросает женщин, лечит тех, кого не до конца убила история, болеет сам, молится, пьет и все больше опускается. Он снова пишет стихи, в этом единственный доступный ему способ самолечения. Способ эффективный: Живаго переживает многих, у кого нет такого способа.

Кто написал «Доктора Живаго»? [805]

Этот вопрос имеет нарратологический, а не фактический смысл (в каком спрашивают «Кто написал Тихий Дон?»); иными словами, мы занимаемся не автором, а рассказчиком этого романа. Ясно, что рассказчиком не является сам доктор Живаго. Интонации рассказчика критичны в отношении Юрия, и его сведения отличны от мыслимого рассказа Юрия о самом себе. В конце текст показывает нам смерть Живаго и то, что произошло с его близкими после нее. В поле видения включено и то, чего не мог знать Юрий, но знали другие, например Лара. Поле видения нашего рассказчика велико, но имеет ясно ограниченные пределы. Это поле не включает общей перспективы, действий политических лидеров и многого другого, что показывают исторические романы, как «Война и мир». Такие тексты хотят показать историю в ее целом, как она делается многими. Они не нуждаются в фигуре рассказчика, который вездесущ и всеведущ, и воплощают политическую философию, не признающую роль личности в истории, как толстовство или марксизм[806]. «Доктор Живаго» больше похож на историческую биографию. Это история одной жизни, написанная умелой и заинтересованной рукой.

Биограф близко знал Юрия и ценил его творчество. Собрав его тексты и воспоминания о нем, он пишет после его смерти. Как в работе любого хорошего историка, его мотивация одновременно личная и профессиональная. Он скорбит о близком человеке и, соблюдая правила жанра, дарит своему герою тот единственный способ бессмертия, который изобрела цивилизация. Биограф Юрия Живаго выдерживает интонацию теплую, но критическую в отношении своего героя. Используется набор известных, общепринятых методов. Собраны документы, которые цитируются или пересказываются, а самые важные приложены отдельно. Собраны интервью с людьми, близкими герою, они рассказали о нем то, что он сам не мог или не хотел рассказать о себе, и об этих встречах рассказано отдельно. Наконец, автор пользуется собственными воспоминаниями. Из всех персонажей романа на эту роль подходит только один, но зато он подходит вполне.

Это Евграф Живаго, сводный брат героя, его таинственный покровитель и поклонник его творчества. Это он собрал стихи своего брата; процитировал отрывки его текстов внутри своего текста, взяв эти цитаты в аккуратные кавычки; прокомментировал возможные связи между стихами Юрия, его дневниковыми записями и событиями его жизни[807]. Отсюда и его имя, по-гречески оно значит «хорошо пишущий». Мы знаем, что после смерти брата Евграф провел немало времени с Ларой, самым близким Юрию человеком, специально для того, чтобы узнать о герое то, чего не узнал от него самого. Проследим за этим братом, помня вместе с Игорем Смирновым, что «скрытый роман Пастернака излагает реальную историю в большем объеме, чем явный»[808]. Внутри романа философия превращается в историю, та в поэтику, и все вместе увенчивается нарративной структурой: уникальной конфигурацией рассказчика и героев, авторства и хронотопа, точки зрения и поля видения.