Толкование путешествий. Россия и Америка в травелогах и интертекстах

Мы снова сталкиваемся с тревожащими аналогиями между «Живаго» и предшествующим ему набоковским текстом. В «Подлинной жизни Себастьяна Найта» (1941) мы находим странно знакомую конструкцию. Как их создатели, Себастьян и Юрий являются соотечественниками, коллегами, людьми одного поколения. Юрий остался в России подобно своему автору, Себастьян уехал подобно своему. Юрий умирает в Москве в 1927 году, Себастьян под Парижем в 1936‐м от одной и той же болезни: angina pectoralis, по-русски грудная жаба. Их биографы в обоих случаях являются их младшими сводными братьями: у них один отец и разные матери[825]. Отцы рано умирают при драматических обстоятельствах: один погиб на дуэли, другой доведен до самоубийства. В обоих романах старшие братья становятся известными писателями, а младшие братья их поклонниками, душеприказчиками и биографами. В обоих романах сводные братья считанные разы встречались между собой в жизни[826]. Младшими движет поздно проснувшаяся любовь к творчеству старших братьев; биографическими разысканиями они занимаются после их смерти. Старшие братья, Юрий и Себастьян, оба имели в своей жизни две большие любовные связи. Младшие братья, Евграф и V., не интересуются женщинами, они одержимы памятью своих братьев. Для биографий, которые пишут младшие братья, главными источниками информации являются роковые дамы старших братьев.

При многих чертах глубокого и вряд ли случайного сходства два этих нарратива немало отличаются между собой. Роман Набокова показывает биографию в процессе ее сочинения, роман Пастернака дает готовую, законченную ее версию. В отличие от «Себастьяна Найта», написанного от первого лица, «Юрий Живаго» написан в третьем лице[827]. Пастернак сделал этим свой шаг в продолжающемся нарративном эксперименте. Переменой грамматического лица рассказчик оказался погружен в текст, который приобрел обманчиво-классический характер.

Когда братья впервые встретились, Юрий не отрывался от газеты: революция, о которой так долго говорили, совершилась: братья встречаются в день, который является главным в истории, как она рассказана. Потом Юрий заболевает и в бреду видит лицо брата, с которым так и не познакомился. Между тем Евграф снабжает его семью всем необходимым. «Он такой чудный, загадочный», – рассказывает жена Юрию. По совету Евграфа они уезжают из голодной Москвы на Урал. Там Евграф появляется снова и помогает так, чтобы у работавшего на огороде Юрия осталось время «для занятий медициной и литературой». Юрий записывает в дневнике, который цитируется тут же:

чудеса, загадки. ‹…› Откуда он сам? Откуда его могущество? Чем он занимается? ‹…› Удивительное дело! Это мой сводный брат. Он носит одну со мной фамилию. А знаю я его, собственно говоря, меньше всех. Вот уже второй раз вторгается он в мою жизнь добрым гением, избавителем, разрешающим все затруднения (297).

В следующий раз Евграф спасает Юрия три года спустя в Москве. Юрий как раз собирался уйти из своей щаповской семьи. Евграф, случайно встретивший его на улице, «по двум-трем ‹…› вопросам проник во все его печали и неурядицы и тут же ‹…› составил практический план, как помочь брату и спасти его» (488). Евграф снял Юрию комнату, снабдил его деньгами, выслал деньги оставленной им семье. То были, специально оговаривает рассказчик, большие деньги, «превышавшие и докторов масштаб, и мерила его приятелей». Задним числом, Евграф горделиво рассказывает о собственной помощи Юрию. Вообще, многочисленные упреки в адрес «эстетического уровня» романа, которые иллюстрируются смешными цитатами вроде этой, обусловлены читательским неразличением между позициями автора и рассказчика. С тем же успехом можно приписать Достоевскому глупость рассказчика «Бесов» или Набокову безумие рассказчика «Бледного огня».

Поздний период Юрия, когда он жил на деньги Евграфа и ждал не то устройства на работу, не то выездной визы, а дождался смерти, – был заполнен литературной работой. Она была предпринята с помощью и по предложению Евграфа, но осталась незаконченной:

Юрий Андреевич стал приводить в порядок то из сочиненного, обрывки чего он помнил и что откуда-то добывал и тащил ему Евграф ‹…›. Хаотичность материала заставляла Юрия Андреевича разбрасываться ‹…›. Он составлял начерно очерки статей ‹…› и записывал отдельные куски напрашивавшихся стихотворений (489).