Читаем Толкование путешествий. Россия и Америка в травелогах и интертекстах полностью

Евграф разбирал эти бумаги с Ларой после смерти Юрия, специально организовав это дело и, конечно, не упустив случая задать нужные для его работы вопросы. Во время похорон Юрия Евграф обратился к Ларе с просьбой:

Мне нужна будет ваша помощь. Вы так много знаете, наверно, больше всех. ‹…›. Всего лучше было бы эти несколько дней, посвященных разборке рукописей, провести под одной крышей ‹…›. Это можно было бы устроить. Я знаю управдома (497).

Во время войны Евграф был генерал-майором, но занимался редким военным делом: он ездил по местам боев и опрашивал свидетелей, чтобы увековечить героев. Этим иногда занимались советские писатели, занимался и Пастернак, только звания у него не было. Давая своему герою очень высокое звание и не определяя его род занятий, автор указывал на место в советской иерархии[828]. При последней встрече с Юрием Евграф «дал брату слово», что устроит дела его бывшей семьи в Париже: «либо Юрий Андреевич поедет к ним, либо они сами к нему приедут» (488). Последнее обещание по советским временам было, конечно, самым феноменальным. Юрий верил, потому что предыдущие обещания брата неизменно сбывались:

Поддержка брата окрыляла Юрия Андреевича. Как всегда бывало и раньше, загадка его могущества оставалась неразъясненною. Юрий Андреевич и не пробовал проникнуть в эту тайну (488).

Удивительное дело, но тысячи читателей и десятки исследователей тоже не пытались в нее проникнуть. Впрочем, самые тонкие из читателей проявляли удивленный интерес к Евграфу. Варлам Шаламов писал Пастернаку:

Евграф объяснен частично, да, кажется, я уже понял, зачем живет этот Евграф. Брат, который найдет, подберет, утвердит лучшее, что было у Юрия Живаго, воспитает его дочь, издаст его книги[829].

Исайя Берлин обсуждал Евграфа с Ахматовой. Берлин спросил ее, верит ли она в «теорию» – вероятно, предположение самого Берлина, – что в Евграфе с благодарностью запечатлен Сталин. Ахматова «яростно» возражала. По ее словам, Пастернак «имел мифологическое чувство истории, в котором вполне незначительные люди иногда играют таинственные, важные роли – как Евграф в „Докторе Живаго“». У Сталина не больше сходства с Евграфом, чем с Воландом, и видеть Сталина в каждом загадочном герое советской литературы – не более чем культ личности. Сталин мог бы, если б захотел, помочь Юрию, но наверняка не стал бы писать его биографию и собирать его стихи. О том что Евграф – высокий советский руководитель, прямо сказано в романе; но сказано и то, что он писатель. Замысел Пастернака в том, что власть Евграфа над Юрием – не власть диктатора, а власть рассказчика.

Поразительно, но единственными, кто всерьез задумался над ролью Евграфа, были авторы экранизации «Доктора Живаго» (1965). Снятый в Испании фильм сочетает моменты смешной невежественности (помещичий дом изображен с куполами, как церковь, а больная москвичка держит термометр во рту) с тонкими структурными наблюдениями. Фильм начинается с конца, встречей Евграфа с найденной им дочерью Юрия и Лары. Все, что мы видим далее, дядя рассказывает своей только что найденной племяннице. Евграф Живаго изображен генералом советской «полиции». Он иногда появляется в кадре, спасая Юрия, но чаще звучит за кадром, заполняя разрывы сюжета. Как писал сценарист Роберт Болд,

мы использовали старый прием – ввели рассказчика. Следуя намеку, который дал сам Пастернак, мы назначили на эту роль теневую фигуру Евграфа, сводного брата Юрия. Следуя Пастернаку, мы поместили Евграфа наполовину внутрь, а наполовину вне истории[830].

Роман с властями

Перейти на страницу:

Похожие книги

Михаил Кузмин
Михаил Кузмин

Михаил Алексеевич Кузмин (1872–1936) — поэт Серебряного века, прозаик, переводчик, композитор. До сих пор о его жизни и творчестве существует множество легенд, и самая главная из них — мнение о нем как приверженце «прекрасной ясности», проповеднике «привольной легкости бездумного житья», авторе фривольных стилизованных стихов и повестей. Но при внимательном прочтении эта легкость оборачивается глубоким трагизмом, мучительные переживания завершаются фарсом, низкий и даже «грязный» быт определяет судьбу — и понять, как это происходит, необыкновенно трудно. Как практически все русские интеллигенты, Кузмин приветствовал революцию, но в дальнейшем нежелание и неумение приспосабливаться привело его почти к полной изоляции в литературной жизни конца двадцатых и всех тридцатых годов XX века, но он не допускал даже мысли об эмиграции. О жизни, творчестве, трагической судьбе поэта рассказывают авторы, с научной скрупулезностью исследуя его творческое наследие, значительность которого бесспорна, и с большим человеческим тактом повествуя о частной жизни сложного, противоречивого человека.знак информационной продукции 16+

Джон Э. Малмстад , Николай Алексеевич Богомолов

Биографии и Мемуары / Литературоведение / Документальное