На Масленицу, в день весеннего равноденствия (древнерусский праздник нового «года» – прихода тёплых времён), её обрядовый образ творили из неземного, сияюще-белого первовещества. Три снежных шара знаменовали не столько ноги, тело и голову, сколько плоть, душу и ум. Их увенчивал золотистый венок из соломы – знак солнечного сияния. С окончанием масленичной девятины (солнечной недели) снеговую бабу
непременно «хоронили» во избежание поругания: топили в проруби, но чаще сжигали на огромном поминальном костре. Она воспаряла к ирию в высоком пламени и клубах пара.[58]В сказке, подвергшейся литературной обработке, образ Снегурочки поэтически отождествлён с весной и потому время её земной жизни увеличено до четверти года – от Масленицы до Купалы в летний солнцеворот («Иванов день»). В Средневековье масленичные обряды считались вредоносными и подвергались гонениям. Их первоначальный смысл был стёрт из памяти, а снеговая баба
превращена в шутовское пугало: «развенчанное» (лишённое венка), с помойным ведром или торчащими прутьями на голове, ведьмовской метлой в руке, морковью вместо носа и пр.Гуси-лебеди
Жили мужик да баба. У них была дочка да сынок маленький.
– Доченька, – говорила мать, – мы пойдем на работу, береги братца! Не ходи со двора, будь умницей – мы купим тебе платочек.
Отец с матерью ушли, а дочка позабыла, что ей приказывали: посадила братца на травке под окошко, сама побежала на улицу, заигралась, загулялась. Налетели гуси-лебеди, подхватили мальчика, унесли на крыльях.
Вернулась девочка, глядь – братца нету! Ахнула, кинулась туда-сюда – нету! Она его кликала, слезами заливалась, причитывала, что худо будет от отца с матерью, – братец не откликнулся. Выбежала она в чистое поле и только видела: метнулись вдалеке гуси-лебеди и пропали за темным лесом. Тут она догадалась, что это они унесли ее братца. Про гусей-лебедей давно шла дурная слава – что они маленьких детей уносят. Бросилась девочка догонять их. Бежала, бежала, увидела – стоит печь.
– Печка, печка, скажи, куда гуси-лебеди полетели?
Печка отвечает:
– Съешь моего ржаного пирожка – скажу.
– Стану я ржаной пирог есть! У моего батюшки и пшеничные не едятся.
Печка ничего не сказала. Побежала девочка дальше – стоит яблоня.
– Яблоня, яблоня, скажи, куда гуси-лебеди полетели?
– Поешь моего лесного яблочка – скажу.
– У моего батюшки и садовые не едятся.
Яблоня ничего не сказала. Побежала девочка дальше. Течет молочная река в кисельных берегах.
– Молочная река, кисельные берега, куда гуси-лебеди полетели?
– Поешь моего простого киселька с молочком – скажу.
– У моего батюшки и сливочки не едятся.
Долго она бегала по полям, по лесам. День клонится к вечеру, делать нечего – надо идти домой. Вдруг видит – стоит избушка на курьей ножке, об одном окошке, кругом себя поворачивается. В избушке старуха прядет кудель. А на лавочке сидит братец, играет серебряными яблочками. Девочка схватила братца и побежала. А гуси-лебеди в погоню!
Сестра с братцем добежала до молочной реки. Видит – летят гуси-лебеди.
– Речка, матушка, спрячь меня!
– Поешь моего простого киселька.