Толстой и Достоевский. Противостояние

«Сердце жило какой-то суетой и потому ныло и тосковало глухо. Но свежий воздух оживлял меня, и так как обыкновенно перед каждым новым шагом в жизни чувствуешь какую-то живость и бодрость, то я в сущности был очень спокоен и пристально глядел на Петербург, проезжая мимо празднично освещенных домов и прощаясь с каждым домом в особенности. Нас провезли мимо твоей квартиры, и у Краевского было большое освещение. Ты сказал мне, что у него елка, что дети с Эмилией Федоровной отправились к нему, и вот у этого дома мне стало жестоко грустно… После 8-ми месяцев заключения мы так проголодались на 60 верстах зимней езды, что любо вспомнить. Мне было весело».

Это — удивительное воспоминание. Пребывая в суровой жизненной ситуации, уезжая по дороге, ведущей от обычной жизни, семейных привязанностей, физического комфорта к вероятной смерти после долгой деградации, Достоевский — подобно Раскольникову в похожих обстоятельствах — испытывает чувство физического освобождения. Звуки вечернего веселья сзади постепенно затухают, и он, похоже, обретает некое предчувствие воскресения, которое ждет его после срока в чистилище. Даже когда дорога ведет к мертвому дому или — как в случае с Пьером Безуховым в «Войне и мире» — к возможной казни перед французской расстрельной командой, сам факт перемещения из города на землю под открытым небом несет в себе элемент радости.

Этим мотивом Толстой, возможно, заинтересовался еще в 1852 году, когда работал над переводом «Сентиментального путешествия» Стерна. Но лишь в «Казаках», первые наброски которых появились несколько месяцев спустя, он в полной мере изучил и реализовал сюжет, ставший впоследствии повторяющейся аллегорией в его философии. После ночного прощального кутежа Оленин отправляется на далекий Кавказ сражаться против воюющих племен. Дома он оставляет лишь неоплаченные карточные долги и выдохшиеся воспоминания о времени, потраченном на праздные великосветские развлечения. Хотя ночь холодна и снежна,

«отъезжающему казалось тепло, жарко от шубы. Он сел на дно саней, распахнулся, и ямская взъерошенная тройка потащилась из темной улицы в улицу мимо каких-то не виданных им домов. Оленину казалось, что только отъезжающие ездят по этим улицам. Кругом было темно, безмолвно, уныло, а в душе было так полно воспоминаний, любви, сожаления и приятных давивших слез».

Но вскоре он выезжает из города, глядит на засыпанные снегом поля и начинает радоваться. Все светские хлопоты, занимавшие его ум, растаяли. «Чем дальше уезжал Оленин от центра России, тем дальше казались от него все его воспоминания, и чем ближе подъезжал он к Кавказу, тем отраднее становилось ему на душе». Наконец он видит горы «с их нежными очертаниями и причудливую, отчетливую воздушную линию их вершин и далекого неба». Началась его новая жизнь.