Читаем Толстой и Достоевский. Противостояние полностью

Как и в остальных толстовских произведениях, в «Войне и мире» свою роль играют элементы его учения. В рассказе, как Николай управляет Лысыми Горами, в дневнике княжны Марьи, в изображении брака Пьера и Наташи Толстой облекает в драматическую форму свои тезисы об агрономии, педагогике и надлежащих отношениях между мужем и женой. Отсюда и неоднозначность изображения новой Наташи. Толстой с жесткой иронией поэта отмечает ее скупость, неопрятность и постоянную ворчливую ревность, но через этот образ провозглашаются фундаментальные толстовские доктрины. Мы должны принять Наташино полное пренебрежение элегантностью и кокетством, которые светские дамы сохраняют и в браке, мы должны согласиться с ее жесткими моногамными нормами и восхищаться ее поглощенностью деторождением и семейной жизнью. Толстой заявляет: «Если цель брака есть семья, то тот, кто захочет иметь много жен и мужей, может быть, получит много удовольствия, но ни в коем случае не будет иметь семьи». Наташа из Эпилога олицетворяет собой этот тезис, и вся картина Лысых Гор представляет собой один из эскизов к образу правильной жизни, картине, подробно описанной Толстым в «Анне Карениной» и позднейших произведениях.

Элементы автобиографии и этики объясняют нам характер первой части Эпилога, но не то, зачем он был создан, и каков его полный эффект. За этим эффектом лежит стремление к достоверности ценой формы. Эпилог и послесловия к «Войне и миру» выражают убежденность Толстого в том, что жизнь безостановочна, фрагментирована и пребывает в состоянии непрестанного обновления; условности финального занавеса и концовки, где все нити аккуратно распутаны — это насилие над реальностью. Первая часть Эпилога подражает разрушительному действию времени. Только сказки завершаются искусственной выдумкой о вечной молодости и вечной страсти. Приглушая наши светлые воспоминания о Пьере и Наташе, заставляя нас почувствовать запахи и монотонность «ненарушимо правильной жизни» в Лысых Горах, Толстой служит воплощением своего доминирующего реализма. Некоторые виды прозы особо подчиняются канонам симметрии и ключевому параметру. Действие завершается громом орудий. Эта концепция реализована в последнем абзаце «Ярмарки тщеславия». Теккерей убирает кукол в ящик. Волей-неволей драматург обязан дать формальную концовку и гарантию того, что «наше представление окончено». Но не Толстой; его персонажи стареют и угрюмеют, они не «живут-поживают, да добра наживают». Разумеется, он знал, что даже у самого длинного романа должна быть последняя глава, но в этой неизбежности он видел профанацию и стремился затушевать ее, встраивая в финал прелюдию к следующему произведению. В раме каждой картины, в неподвижности каждой статуи, в обложке каждой книги содержится своего рода поражение и признание, что, имитируя жизнь, мы ее обрезаем. Но у Толстого этот факт не так бросается в глаза, как, пожалуй, у любого другого романиста.

Истоки «Анны Карениной» можно проследить в финальных главах «Войны и мира». Жизнь Николая в Лысых Горах и его отношения с княжной Марьей — это предварительный набросок к истории Левина и Кити. Здесь уже вчерне видна символика позднейших мотивов: княжна Марья недоумевает, почему Николай «бывал так особенно оживлен и счастлив, когда он, встав на заре и проведя все утро в поле или на гумне, возвращался к ее чаю с посева, покоса или уборки». Кроме того, дети, с которыми мы знакомимся в первой части Эпилога, возвращают нам некоторую часть той свежести, которую Толстой методично погубил в их старших родственниках. Трехлетняя дочь Николая Наташа — реинкарнация ее тетки, какой мы ее когда-то знали. Она темноглаза, бойка и смекалиста. Налицо переселение душ; десять лет спустя эта вторая Наташа ворвется в мужские жизни с лучезарной стремительностью, выделявшей героиню «Войны и мира». У Николеньки Болконского тоже есть потенциал стать персонажем нового романа. Нам показывают его сложные отношения с Николаем Ростовым и любовь к Пьеру. Его рождение ознаменовало возвращение в роман князя Андрея, и именно на Николеньке роман фактически и завершается.

Сцена, где Ростов, Пьер и Денисов спорят о политике, напоминает острую дискуссию в финале «Анны Карениной». Но тематически этот эпизод подобен мосту, протянутому через долгий период толстовского творчества В нем есть аллюзии на декабристов, о которых Толстой собирался писать роман еще до того, как взялся за «Войну и мир». Но я бы предположил также, что в этом фрагменте воплощены первые импульсы к созданию историко-политического романа об эпохе Петра Великого, который занимал мысли Толстого между завершением «Войны и мира» (1869) и началом работы над «Анной Карениной» (1873).

Перейти на страницу:

Все книги серии Юбилеи великих и знаменитых

Шепоты и крики моей жизни
Шепоты и крики моей жизни

«Все мои работы на самом деле основаны на впечатлениях детства», – признавался знаменитый шведский режиссер Ингмар Бергман. Обладатель трех «Оскаров», призов Венецианского, Каннского и Берлинского кинофестивалей, – он через творчество изживал «демонов» своего детства – ревность и подозрительность, страх и тоску родительского дома, полного подавленных желаний. Театр и кино подарили возможность перевоплощения, быстрой смены масок, ухода в магический мир фантазии: может ли такая игра излечить художника?«Шепоты и крики моей жизни», в оригинале – «Латерна Магика» – это откровенное автобиографическое эссе, в котором воспоминания о почти шестидесяти годах активного творчества в кино и театре переплетены с рассуждениями о природе человеческих отношений, искусства и веры; это закулисье страстей и поисков, сомнений, разочарований, любви и предательства.

Ингмар Бергман

Биографии и Мемуары / Кино / Документальное
Иосиф Бродский и Анна Ахматова. В глухонемой вселенной
Иосиф Бродский и Анна Ахматова. В глухонемой вселенной

Бродский и Ахматова — знаковые имена в истории русской поэзии. В нобелевской лекции Бродский назвал Ахматову одним из «источников света», которому он обязан своей поэтической судьбой. Встречи с Ахматовой и ее стихами связывали Бродского с поэтической традицией Серебряного века.Автор рассматривает в своей книге эпизоды жизни и творчества двух поэтов, показывая глубинную взаимосвязь между двумя поэтическими системами. Жизненные события причудливо преломляются сквозь призму поэтических строк, становясь фактами уже не просто биографии, а литературной биографии — и некоторые особенности ахматовского поэтического языка хорошо слышны в стихах Бродского. Книга сочетает разговор о судьбах поэтов с разговором о конкретных стихотворениях и их медленным чтением.Денис Ахапкин, филолог, доцент факультета свободных искусств и наук СПбГУ, специалист по творчеству Иосифа Бродского. Публиковался в журналах «Новое литературное обозрение», «Звезда», Russian Literature, Die Welt Der Slaven, Toronto Slavic Quarterly, и других. Был стипендиатом коллегиума Университета Хельсинки (2007), Русского центра имени Екатерины Дашковой в Университете Эдинбурга (2014), Центра польско-российского диалога и взаимопонимания (2018).

Денис Николаевич Ахапкин

Литературоведение

Похожие книги

100 великих мастеров прозы
100 великих мастеров прозы

Основной массив имен знаменитых писателей дали XIX и XX столетия, причем примерно треть прозаиков из этого числа – русские. Почти все большие писатели XIX века, европейские и русские, считали своим священным долгом обличать несправедливость социального строя и вступаться за обездоленных. Гоголь, Тургенев, Писемский, Лесков, Достоевский, Лев Толстой, Диккенс, Золя создали целую библиотеку о страданиях и горестях народных. Именно в художественной литературе в конце XIX века возникли и первые сомнения в том, что человека и общество можно исправить и осчастливить с помощью всемогущей науки. А еще литература создавала то, что лежит за пределами возможностей науки – она знакомила читателей с прекрасным и возвышенным, учила чувствовать и ценить возможности родной речи. XX столетие также дало немало шедевров, прославляющих любовь и благородство, верность и мужество, взывающих к добру и справедливости. Представленные в этой книге краткие жизнеописания ста великих прозаиков и характеристики их творчества говорят сами за себя, воспроизводя историю человеческих мыслей и чувств, которые и сегодня сохраняют свою оригинальность и значимость.

Виктор Петрович Мещеряков , Марина Николаевна Сербул , Наталья Павловна Кубарева , Татьяна Владимировна Грудкина

Литературоведение
Комментарий к роману А. С. Пушкина «Евгений Онегин»
Комментарий к роману А. С. Пушкина «Евгений Онегин»

Это первая публикация русского перевода знаменитого «Комментария» В В Набокова к пушкинскому роману. Издание на английском языке увидело свет еще в 1964 г. и с тех пор неоднократно переиздавалось.Набоков выступает здесь как филолог и литературовед, человек огромной эрудиции, великолепный знаток быта и культуры пушкинской эпохи. Набоков-комментатор полон неожиданностей: он то язвительно-насмешлив, то восторженно-эмоционален, то рассудителен и предельно точен.В качестве приложения в книгу включены статьи Набокова «Абрам Ганнибал», «Заметки о просодии» и «Заметки переводчика». В книге представлено факсимильное воспроизведение прижизненного пушкинского издания «Евгения Онегина» (1837) с примечаниями самого поэта.Издание представляет интерес для специалистов — филологов, литературоведов, переводчиков, преподавателей, а также всех почитателей творчества Пушкина и Набокова.

Александр Сергеевич Пушкин , Владимир Владимирович Набоков , Владимир Набоков

Критика / Литературоведение / Документальное