– Ладно, подожди. – Я захлопываю дверь и натягиваю слишком большой зеленый спортивный костюм.
Пайпер улыбается мне и машет, когда я завязываю конверсы и выхожу из хижины.
– Эй! Не делай мне больно, Халк, – шепчет Томми, когда я присоединяюсь к нему снаружи.
– Ха-ха. Я надела костюм. А теперь, где мой сэндвич, Павлов?
Я поправляю жесткую кромку костюма, пытаясь выглядеть менее толстой. Ничего не выходит. А зеленый цвет – преступление против человечества, так что, наверное, это не имеет значения.
Томми тушит свет и показывает мне следовать за ним по дорожке.
– Знаешь, все не так уж плохо. Почему ты устроила такой скандал из-за этого?
Мне приходится держаться поближе к нему, чтобы не споткнуться в темноте. И я молчу. Частично потому, что тропинка идет вверх и мне становится трудно дышать. А частично потому, что я не знаю ответ. Что-то из сказанного Пайпер задело меня. Заставило задуматься, что, может, лагерь не так уж и плох.
– Разве не легче иногда просто плыть по течению? – спрашивает он.
– Черчилль сказал это… сказал, когда нацисты… захватили Польшу… – Надеюсь, мое тяжелое дыхание не бросается в глаза.
– Ах, так сейчас ты сравниваешь меня с Гитлером?
Луна поднимается все выше в небе, и кажется, что мы идем всю ночь. Наконец мы останавливаемся, и Томми включает фонарь на всю мощь, поднимает его и освещает каменистый край водоема. От поверхности поднимается белый пар и доносит до нас запах протухших яиц.
– Большой призматический источник, – говорит он раскатистым голосом. А потом добавляет потише: – Стоит увидеть его днем. Он словно бы с другой планеты. Цвета меняются. Иногда видно темно-синий, иногда золотой и красный.
– Это все водоросли, – отвечаю я, – и бактерии. Это место в целом один большой источник инфекции. И пахнет так же.
Он смеется, и мы идем дальше.
Парень останавливается и расстилает на мхе походное одеяло. В лунном свете мох кажется желтовато-зеленым. Я стою у края скалы, глядя в темноту. За спиной я слышу удар, когда Томми кидает свой рюкзак на землю. А передо мной с обрыва срывается вода. Томми присоединился ко мне, держа фонарь над слабым потоком воды.
– Сказочный водопад, – говорит он.
– Не так уж и плохо, – улыбаюсь я.
Несмотря на ненависть к лагерю, Гетти и Чэду Тейту, есть что-то интересное в серых гранитных формированиях и стволах деревьев, покрывающих склон холма. Все это похоже на начало плохого подросткового ужастика. Или место игры великанов в микадо.
– Давай, – говорит Томми, хватая меня за руку.
Мы сидим на холодном одеяле. Из рюкзака Томми достает сэндвичи с ветчиной, соленые чипсы из киноа и яблоки. И шоколадный пудинг. Все это жуткая лагерная еда. Но после сегодняшнего дня все это больше похоже на пир гурманов.
– Слушай, я знаю, что тебе все это не в радость, – говорит он.
– Ну да, – отвечаю я, откусывая кусочки сэндвича, – есть причина, по которой ты в восторге от перспективы есть салатные роллы и вставать в четыре утра, чтобы побегать?
Томми пожимает плечами и открывает упаковку пудинга:
– Я не против бега. Вот салаты, наверное, не
Я опускаю сэндвич:
– Ладно. Но почему ты здесь? Ты не… толстый.
Томми улыбается:
– У мамы в детстве были проблемы с весом. Она все рассказывает и рассказывает о генетике и как все повторяется. Так что вот он я здесь.
– Это тупо.
Он минуту обдумывает сказанное.
– Ну, варианта было два: сюда или к бабушке, проводить все каникулы, вышивая крестиком цитаты Уолта Уитмана9. А это весело, да?
Я вздыхаю. Знаю, что он надеется на будущее. Такое часто происходит со мной. Парни милы со мной, надеясь, что я сяду на капустную диету и начну ходить по подиуму в лифчике, как моя мама. Говорят, что мы похожи. Я отражение супермодели Линдси Вонн Тейт в кривом зеркале.
Прежде чем я успеваю сказать Томми Уэстону отстать от меня, он показывает на маленький красный шар на горизонте:
– Ты когда-либо наблюдала за Арктуром?
Я прослеживаю за его взглядом и смотрю на ночное небо:
– Что это?
– Звезда. Четвертая по яркости, вообще-то. Страж Медведицы.
Я фыркаю:
– Здорово. Теперь ты Билл Най Научный Парень.
Он игнорирует меня:
– Папа, бывало, рассказывал мне эту историю. О том, как с помощью света Арктура открыли мировую ярмарку в Чикаго в 1933 году.
Я сижу, скрестив ноги, и тоже смотрю на звезду:
– И как они это сделали?
Томми поворачивается ко мне:
– Ну, они установили фотоэлементы и использовали несколько огромных рефракционных телескопов, чтобы…
– Ладно. Забудь, что я спросила, – замечаю я, и мы оба смеемся.
– Смысл в том, что есть Арктур. Он может быть каким-то шаром газа, плавающим примерно в тридцати семи световых годах от нас, и ему нет дела ни до кого и до ни чего. Или мы можем взять телескоп, настроить его свет и послать его над толпой из десяти тысяч человек. Мы решаем, что делать. – Он смотрит на темное небо – загадывает желание на падающую звезду.